— Я ложусь, — сказала она, запахиваясь в спальный халат и аккуратно укладывая голову на изголовье, так чтобы пышная, умасленная притирками прическа в целости и сохранности разместилась на бумажной наволочке.
Бокуан, поддавшись, как всегда, соблазну естества, уже вознамерился было подобраться поближе, как вдруг снизу раздались глухие удары: «Бом-бом-бом». Не иначе как кто-то колотил в ворота.
Порядком струхнув, Бокуан в смятении посмотрел на Отику. Старуха, обитавшая на первом этаже, должно быть, встала и пошла открывать. Послышался скрип двери, и низкий мужской голос спросил:
— Здесь живет его милость лекарь Бокуан? Прошу прощенья за поздний визит, но к нему срочное дело. Передайте, что спрашивает его Овария с Камакурской набережной.
Старуха поднялась наверх и доложила:
— Там человек один спрашивает вашу милость.
— Вот как? Ну, проводи его в дом, да повежливее, — приказал Бокуан, торопливо вставая и направляясь к лестнице как был, в ночном халате, одолженном у Отики.
Откашлявшись, он отодвинул фусума[33] и вошел в комнату. Гостей, служивых с виду, было двое. При виде хозяина они тотчас выпрямились и замерли в вежливой позе, сидя на коленях.
— Ну-с, господа, Маруока перед вами, — представился Бокуан, опускаясь на циновку.
Гости произнесли положенные приветствия, извиняясь за то, что потревожили его милость в столь неурочный час. Новость, которую они сообщили, поразила Бокуана. Оказывается, того квартального, что повстречался ему нынче ночью, тоже убили. Эти двое были его подчиненными, а явились они, чтобы расспросить, как выглядел тот ронин и какие у него особые приметы — ведь он-то, по всей вероятности, и был убийцей.
— Ну и ну! Какое злодейство! Точно, это он, больше некому… Молодой еще совсем, лицо такое удлиненное, довольно интересный мужчина. Во что был одет, точно описать не могу, только вроде на нем было кимоно с гербом.
— Не помните ли, что за герб? — спросил тот, что помоложе, чуть подвинувшись вперед на коленях.
— По правде говоря, точно не припомню.
— Случайно не соколиное перо?
— Ну, вот теперь, когда вы напомнили… Кажется, да, что-то вроде соколиного пера.
Сыщики переглянулись, будто они так и думали.
— Извините, что потревожили вас, — сказал один, вставая на ноги.
— Погодите, погодите, — остановил его Бокуан, которому пришло на ум что-то важное. — Тот ронин упомянул трактир «Синобу», в котором должен находиться некто Кобаяси. Если вы сейчас наведаетесь в «Синобу», то, наверное, этот Кобаяси вам и скажет точно, из какого клана злодей, как его зовут и какого он роду-племени.
— Что ж, благодарствуем за ценные сведения. Он нам за начальника ответит. Давеча начальник-то поминал тот герб с соколиным пером. Повсюду ведь поганца этого искали. Коли тот самый герб, то глаза и нос, само собой, те самые. Ну да ладно… Спасибо, ваша милость. Может быть, еще доведется к вам наведаться, — сказал старший сыщик, и уже стал было прощаться, как вдруг, будто вспомнив в последний момент, извлек откуда-то из-за спины предмет, в котором Бокуан сразу опознал забытый в паланкине ларец со сластями.
— Ваша вещица-то?
— Н-ну, в общем… — замялся Бокуан, густо покраснев. — Да, моя. Спасибо.
Бокуан боялся, что сейчас начнут допытываться о содержимом, но служивые без лишних слов вернули ларец и молча ретировались. Тем не менее настроение было испорчено. Он вытащил бумажную салфетку, чтобы завернуть ларец, но передумал и, отослав старуху провожать посетителей, полез в сласти, отогнув бумажную прокладку, посмотреть, блеснет ли под ней желтый металл. Все было на месте.
— Что, подарок поднесли? — полюбопытствовала старуха, которая успела вернуться и теперь запирала дверь.
— Да вроде того, — ответствовал Бокуан с улыбкой.
То, что ларец ему вернули, в конце концов было вполне естественно — ну, как естественно размокает земля в дождь, — так что поводов для подозрений не напрашивалось никаких.
Кодзукэноскэ Кира вернулся в свою усадьбу, что в квартале Гофукубаси, в пятом часу утра. Дождь к тому времени ослабел и перешел в легкую морось, а в небе меж туч проглянула луна. Как только Кира вылез из паланкина, управитель усадьбы Татию Мацубара, вышедший встретить хозяина, тотчас учуял сильный запах спиртного. Выражение лица у его светлости, как и следовало в его возрасте и звании, оставалось непроницаемым, но по неким неуловимым признакам можно было догадаться, что вельможа пребывает в прекрасном расположении духа. С суровостью во взоре, не отвечая на учтивые приветствия приближенных и челяди, он проследовал в свои покои, но, как заключил про себя Татию, все это делалось только для вида, чтобы поддержать строгость порядков в доме. На самом же деле настроение у его светлости было преотличное.