спросил Ясуи.
Цукиока и Тагава, смущаясь и робея, подтвердили, что так оно и есть, повергнув старшин в оторопь, после чего надолго замолкли.
— Да, плохо дело. Ведь если до этого дойдет, всем ох как худо придется — и его светлости Даигаку, и нам всем. Даже представить невозможно, как худо…
Старшины тотчас же доложили обо всем Унэмэсё Тоде, ближашему родственнику дома Асано, и младшему брату покойного князя его светлости Даигаку. Оба, получив такие вести, пришли в неописуемое смятение.
На следующий день Цукиока и Тагава были вызваны к Дзингобэю Накагаве, управляющему дома Тода. Дзингобэй и начальник службы безопасности клана Ёэмон Такаока заново расспросили обо всем посланцев.
— Разве не очевидно, что при этом и проявленная князем Асано покорность верноподданного вассала ничего не стоит, превращается в пену над водой, а все в нашем клане начиная с его светлости Даигаку и кончая рядовыми самураями будут поставлены в страшно затруднительное положение. То, что замыслили Кураноскэ и иже с ним, только кажется проявлением вассальной верности, а в действительности является высшей степенью неверности!
Дзингобэй и Ёэмон наперебой толковали о том, что надобно во всем следовать последней воле покойного князя и ни в коем случае не допускать опрометчивых действий. По мнению Унэмэсё Тоды, принимавшего участие в совещании на правах ближайшего родственника покойного князя, замок следовало очистить без возражений. От младшего брата князя, Даигаку, тоже только что доставили пожелание сдать замок властям.
Вся обстановка в Эдо, определявшаяся настроем этих двух самых родовитых и влиятельных в клане персон, неожиданным образом еще более усилила замешательство посланцев. Они торопливо собрались в обратный путь и помчались назад, в Ако. Результаты их миссии были плачевны: мало того, что не сумели передать по адресу столь важное прошение — они еще и везли своим сотоварищам письмо от Унэмэсё Тоды с увещеваниями сдать замок без боя, а также переданное на словах послание от князя Даигаку с тем же призывом. На душе у посланцев было мрачно и уныло — совсем с другим настроением они еще недавно спешили в Эдо.
На следующую ночь после встречи с Пауком в девятую стражу Хаято, прихватив сверток с провизией, снова направился на условленное место. Тотчас же появился Дзиндзюро — с виду вполне здоровый и бодрый.
— Сюда! — шепнул он, увлекая за собой Хаято в тень какого-то громадного амбара, возле которого земля поросла плотным мхом.
Дзиндзюро, жадно расправлявшийся с принесенными рисовыми колобками, казалось, был преисполнен энергии и уверенности в собственных силах.
— Теперь все будет нормально. Едва ли кому придет в голову, что такой человек, как я, станет жить в подполье, под усадьбой самого командора. Там со мной еще одна собака приютилась по соседству, такая легкомысленная особа — мы с ней сразу подружились. Очень легко оказалось ее приручить, так что с прошлой ночи мы уже спим вместе.
— Ну, а удалось подслушать что-нибудь стоящее? поинтересовался Хаято.
— Пока нет. В гости пока вроде никто не заходит, так что никаких секретных разговоров тоже пока не слыхать. Да ведь пока только одна ночь прошла, надо еще подождать. Можете считать, сударь, что я хвастаюсь, уж так у меня нос устроен — всегда издали чую, когда пахнет жареным. Если верить моему нюху, вскорости надо ждать большую поживу. Я уже чую! — Паук вообще был на редкость одержим всяческими суевериями и склонен придавать внимание ничего не значащим пустякам. Например, выйдя на дело и встретив прямо у ворот женщину, он нередко мог вернуться восвояси, сказав, что день сегодня неудачный и трогаться в путь не следует. Однако теперь, когда обстоятельства казались ему благоприятными, его уверенность в себе окрепла, силы удвоились, а то и утроились, так что опасаться провала как будто бы не приходилось. Сам Дзиндзюро, похоже, не сомневался в успехе, и Хаято, глядя на него, порадовался.
— Только вот дамочка эта меня беспокоит. Ну, то, что вы, сударь, на ней обожглись, — тут уж ничего не поделаешь. Не хотелось бы только, чтобы она проведала, где я сейчас нахожусь. Ну да ничего, можно особо не волноваться, ни о чем она не догадается — вы ведь только поесть мне сюда приносите тайком. Только уж смотрите, на этот раз маху не дайте. Вот и все. Сдается мне, что они тут точно решили замка не сдавать и обороняться до последнего. Нынче днем провиант завозили в замок — грузчики шли толпами. Потом бумаги жгли — документы, наверное, из архивов. Вы, сударь, не упускайте случая — самое время, прикинувшись грузчиком, пробраться в замок.
— Постараюсь это сделать как можно быстрее.
— Да чего там! Подпоить кого-нибудь из грузчиков, сказать, что, мол, в пути поиздержался, хочешь подработать немного — он для тебя и расстарается. Эти людишки ведь не чета благородному сословию: посулишь им деньжат, так они тебя как родного примут.
Затягивать беседу было небезопасно, и вскоре Хаято, перебравшись через ров, отправился восвояси. Была полночь. Небо, затянутое пеленой дождя, было скрыто мглой. Ни души не видно было в округе. Хаято вытащил спрятанную на берегу накидку из промасленной бумаги, засветил фонарь и пустился в путь.
Однако под сенью стены, тянувшейся вдоль рва, путника караулила старая знакомая, которая давно уже с насмешкой во взоре наблюдала за его ухищрениями. Когда огонек фонаря почти совсем растаял во мраке, она двинулась следом. Шла она нерешительно, не ведая куда, и очаровательная фигурка напоминала цветок, что распустился в саду теплой, безветренной вешней ночью.
За короткое время предприимчивая дама сумела собрать вокруг себя пеструю компанию. Кроме самых первых ее знакомых Мондзаэмона Исэки и Ятанодзё Накамуры, в круг избранных входили многие другие ронины клана. Все они захаживали на постоялый двор в ожидании, не случится ли чего, и обменивались скорбными сетованиями по поводу горькой судьбы родного края.
Дама этими беседами не интересовалась, всем своим видом, казалось, говоря: «Не нашего женского ума это дело!» Однако в действительности коварная стала подлинным вдохновителем тайных сборищ.
Даже после того, как Хаято набросился на нее с мечом, дама вовсе и не подумала покинуть город. Похоже, она не прочь была окружить себя преданными телохранителями из самых отчаянных ронинов и ради этой цели безропотно мирилась с увеличением платы за постой. Более того, во время застолий, в которых сама дама участия не принимала, всю закуску и выпивку она оплачивала из своего кошелька. Денег у нее, как видно, было полным-полно, и в средствах она никогда стеснения не испытывала. Когда кошелек пустел, ей со скороходом доставляли из Эдо столько, сколько было нужно. Очень быстро она стала для всех ронинов незаменимой покровительницей. Ронины вели бурные споры о том, что будет с кланом, убежденные в том, что их задача сейчас — добиться решения оборонять замок. Даже в самом замке нашлось немало таких самураев, что были разгневаны на командора Кураноскэ и старшин. Постепенно мысль о сопротивлении овладевала горячими головами, превращая их в сплоченную группировку. Для проникших в Ако лазутчиков эта группировка представляла серьезную угрозу. Тем временем в город продолжали прибывать самураи клана из Эдо. Эти люди, бывшие почти свидетелями ужасных событий, приносили с собой новую боль, растравляя душевные раны.
О случившемся прибывшие из Эдо рассказывали не скрывая своих чувств. И о неуемной алчности вельможи, и о смиренном долготерпении покойного господина, и о том, как были попраны все приличия на церемонии приема императорских посланников. Самураи вновь и вновь выслушивали эти рассказы, скрежеща зубами и сжимая кулаки в бессильной ярости. Передаваясь из уст в уста, рассказы неизбежно обрастали некоторыми преувеличениями. Слухи расходились, словно круги по воде, завладевая сознанием людей, искры негодования разгорались в сердцах.
Передавали, что Кураноскэ, когда кто-то из приближенных самураев рассказывал ему о замыслах жаждавших мести ронинов, только отмахивался: «Да бросьте вы это, бросьте!»