«Прошу прощенья за небрежность сего послания, писанного второпях. Вам, должно быть, уже известно о случившемся, но, в добавление, могу сообщить, что все члены нашего клана потрясены до глубины души. Прошу любезно выслушать мои соображения. Всем нам надо теперь искать где-то пристанища в чужих краях, а куда идти, неведомо, что бесконечно томит и терзает сердца. Не найдется ли приюта где-нибудь в Окадзаки или в Ямасине для четырнадцати-пятнадцати бывших наших самураев разных чинов и рангов? Пожалуйста, не опасайтесь, что ронины на постое будут вести себя дурно оттого, что не знакомы с нравами и обычаями Камигаты. Вот и вся моя просьба. Может быть, найдется для них место где-нибудь в окрестностях Фусими или Оцу, а также где-нибудь неподалеку от Вашего храма? Убедительно прошу внять сей просьбе».
Под письмом стояла подпись и красовалась витиеватая личная печать.
Читая письмо, Хаято чуть не плясал от радости, что смог завладеть этой бумагой, но в то же время мучился многими вопросами:
«— Оборона замка? — Вранье!»
«— Смерть вослед за господином? — Вранье!»
Зачем же люди, собирающиеся лечь костьми на стенах замка или покончить с собой, будут просить подыскать для них жилье? Четырнадцать-пятнадцать человек разных чинов и званий… Должно быть, как и подозревал Хёбу Тисака, они задумали месть, но это отдельный разговор, а сейчас ясно одно: ронины в Ако решили сдать замок без боя. Письмо служит тому подтверждением. Вытащив лист бумаги и раскрыв письменный прибор, Хаято начал быстро переписывать текст. Закончив, он снова подкрался к Большому Западному корпусу и заглянул в келью настоятеля. Она была пуста — хозяин еще не вернулся. Издалека доносился его громкий голос — Сёсан с кем-то разговаривал около кухни. Хаято быстро положил письмо на прежнее место, придавил пресс-папье и, выскользнув из кельи, припустился вниз по тропе, которая нынче вечером привела его к храму. Он ощущал необычайную легкость и в ногах, и на сердце. Однако же не все у него обстояло так замечательно, как могло показаться. Хаято и не догадывался, что пресловутая настырная дама следовала за ним от самого Ако и теперь уже давно наблюдала за его действиями, притаившись в тени деревьев.
Хаято решил наутро плыть на пассажирской лодке из Ёдо до Осаки, а пока что выбрал для ночлега самый большой постоялый двор в здешних краях. Здесь, по счастью, была новая чистая купальня — и он под руководством служанки с удовольствием проследовал прямиком в горячую баню. Некоторое время спустя, выпив немного сакэ, Хаято растянулся на футоне и стал подводить итоги.
Итак, большой успех! То-то обрадуется Паук Дзиндзюро, когда он ему все расскажет по возвращении. Нет, небось, будет похваляться, что ему чутье все подсказало. Но тут сколько ни тянись, все попусту — не его заслуга! Да, повезло урожай богатый… Копия письма Кураноскэ лежит у него под матрасом. Только он сейчас владеет тайными планами ронинов из Ако, к которым приковано внимание всей страны… Так что же, собираются они все-таки мстить или нет? Да разве не бессмысленно даже помышлять о таком?! Неужто найдутся люди, способные всерьез думать о какой-то мести? Ако ведь сущее захолустье. Ну, и что они будут делать, если даже добудут голову Киры? Ну, народ им поаплодирует, а дальше? Во все времена народ слепо превозносил героев. Но все равно, сколько бы почестей им ни выпало, это будет всего лишь скверный спектакль. Нет, людям вообще такое поведение не свойственно. Ну, сколько они будут жить этими надуманными проблемами? Может быть, когда получаешь твердое жалованье и ни в чем не испытываешь недостатка, еще и можно всерьез помышлять о такой чепухе, но уж коли стал ронином, приходится день и ночь думать только о том, как добыть пропитание. Тут уж не до разговоров о том, как отомстить врагу. День изо дня перед тобой одна насущная необходимость — прокормиться, да и кроме этого забот хватает. Если найдется такой герой, что все насущные заботы отбросит и будет лишь лелеять мечту о мести, это уж будет не человек, а божество какое-то. Да и то, пожалуй, не слишком нормальное божество…
Хаято был очень доволен. В общем-то он не считал, что Хёбу Тисака, командор клана Уэсуги, ошибался, подозревая, что ронины в Ако вынашивают план мести. Такой план, вероятно, существует. Однако это всего-навсего план, родившийся из эмоционального порыва, а потому никакой реальной опасности не представляющий. Конечно, господина заставили сделать сэппуку, замок отбирают — такой разворот событий, естественно, не мог не повлиять на людей, которые в одно прекрасное утро обнаружили, что они все потеряли. И вот они мечутся в полном смятении, ищут какую-то опору посреди зыбей. Но между любым планом мести и его осуществлением лежит глубокая пропасть. Теперь, когда все самураи клана стали ронинами, не пройдет и полугода, как уклад их жизни полностью переменится, а вместе с ним, само собой, изменятся помыслы и чувства, так что вся нынешняя запальчивость отойдет в область сновидений из прошлого. Будут только вспоминать:
«— Да-да, кажется, были такие разговоры…»
Кураноскэ Оиси, конечно, личность незаурядная. Что, если он заранее учел все эти человеческие слабости и составил свой план таким образом, чтобы их нейтрализовать? — Да нет, чтобы командор какого-то захудалого клана вроде Ако и оказался способным на столь изощренный психологический ход? Едва ли человек, получивший за прямолинейность и незамысловатость прозвище «светильник в ясный день», вообще может хоть сколько-нибудь разбираться в психологии. А если принять эти обстоятельства во внимание, то получается, что все бестолковые планы мести с самого начала обречены.
Что же они все-таки будут делать? Ну, поживем — увидим.
В комнате было зябко. Постоялый двор, похоже, был почти пуст. Хотя время было еще не такое уж позднее, голосов постояльцев совсем не было слышно. Может быть, все уже легли спать? Хаято уже закрыл глаза, собираясь отойти ко сну, как вдруг послышался легкий шорох, будто мышь пробежала по потолку. Недовольный, что ему мешают спать, он сквозь дрему припомнил, как только что кто-то не то во сне, не то наяву будто бы пошарил у него под изголовьем и тут же выскользнул из комнаты. С трудом он разлепил веки…
«— Нет, конечно, то было во сне, — лениво подумал Хаято, но, вспомнив о засунутых под матрас деньгах, живо приподнялся на постели. Что с деньгами? С той стороны, куда приходилось изголовье футона, сёдзи действительно были приоткрыты. Хаято вскочил, наполовину скатал футон и увидел, что кошель с деньгами на месте, зато драгоценная копия секретного письма, добытая с таким трудом, исчезла. Он был ошеломлен».
Кто мог это сделать? Не может быть, чтобы какой-то обычный воришка — ведь кошелек, лежавший рядом, остался нетронут.
«— Неужели та самая дама? — вдруг осенило его. Но как можно в такое поверить? Ведь дамочка все еще пребывает в Ако… Или нет?»
— Может быть, она все время шла по пятам? — невольно воскликнул про себя Хаято. Ему вспомнился паланкин на дороге, который то ли случайно, то ли умышленно все время чинил помехи и оказывался рядом, чуть только он собирался приступить к делу. Если поразмыслить хорошенько, то кашель, который слышался из паланкина, принадлежал скорее женщине, а не мужчине, хотя голос был довольно низкий.
«— Опять эта паршивка! — подумал он, сжимая кулаки».
Зачем ей это понадобилось, Хаято не знал, но ведь уже который раз! Настырная особа становилась просто невыносима. Как он гордился собой еще совсем недавно, перед сном — и надо же, такой позор!
— Воры! Вставайте, люди добрые! — истошно завопил Хаято, вылетев в коридор и начисто позабыв, что тем самым нарушает маскировку. Все, кто был на постоялом дворе — от заспанных служанок до самого хозяина — прибежали на крик.
Входная внешняя дверь оказалась, как положено, заперта на замок.
— А постояльцы? Много их у вас?
— Да нет, со вчерашнего дня только ваша милость да еще одна особа, с виду на служанку из приличного дома похожа…