— Это уж точно. Тут ведь чуть только дашь маху и пойдут толки о кознях рода Уэсуги. Так что надо примеряться хорошенько — и дважды, и трижды, выждать удобный момент и бить наверняка. И чтобы противник раньше времени ни о чем не пронюхал. А то получится, что мы сами только на драку напрашиваемся. Уж само собой, надо загодя составить план. Да только все равно главное — кукол тех привести в движение.
Дзиндзюро, похоже, все еще сомневался, на что окажутся способны те семеро отчаянных молодцов, которых Осэн привадила, замышляя убийство Кураноскэ, как поведут себя в деле.
— Я надеюсь, они умеют держать язык за зубами? А то ведь народ они такой — на здоровье не жалуются, выпить не дураки… У таких, поди, не задержится!
Осэн и сама о том же думала. Ее ронины любили прихвастнуть, загнуть что-нибудь для красного словца, однако они все же не так просты и к тому же слишком одержимы одной идеей, так что стоило только им намекнуть — и они уже с дурацкой прямолинейностью готовы были довести дело до конца. Впрочем пока что, по ее мнению, реальных поводов для беспокойства не было.
— К тому же, — усмехнулась Осэн, — все должно случиться вот-вот, либо сегодня вечером, либо завтра… Когда именно наш командор из замка выйдет, наверняка сказать трудно. Но Кураноскэ поддерживает дружбу с настоятелем храма Кагаку-дзи, часто ходит в храм пообщаться со священником. В последнее время дел у него было слишком много, так что давно уж он в тот храм не наведывался. Говорят, может быть, завтра вечером и пойдет. Дорогу туда я изучила — места глухие, пустынные. Вечером людей там поблизос-
ти быть не должно…
— Ну-ну…
— Я еще на всякий случай попросила туда подойти самураев, которых его милость Тисака нам в помощь прислал — пусть постоят в стороне на всякий случай, моим мешать они не станут… Загадывать, конечно, заранее не стоит, но сдается мне, что никуда крысе из этой западни не деться, все должно пройти как по маслу…
— Ну что ж, — одобрительно заметил Дзиндзюро, ежели до той поры не терять бдительности, то, похоже, дело верное. Здорово вы, сударыня, сработали.
— Ох, льстите вы мне, начальник!
— Отчего же! Бойкое сердце и умная голова — вот что значит настоящая женщина! Уважаю! Что ж, пойду порадую Хотту хорошими вестями. Желаю успешно довести дело до конца. Буду ждать вестей!
— Спасибо, — сказала Осэн и поднялась, собираясь уходить.
— Я вас провожу немного, — вызвался Дзиндзюро.
Они неспешно пошли по молу, залитому серебристым сияньем. Похоже, кроме них, были и еще люди, что не спали в эту ночь. Солевары вдалеке жгли костры, и ветер относил белые струйки дыма в лунных бликах к дальним холмам, где они оседали, словно легкая пелена тумана… Пейзаж был прекрасен, как сон, и совсем не вязался со зловещей интригой, которую плела гуляющая парочка.
— Кажется, там кто-то прошел, — рассеянно заметил Дзиндзюро.
— Да, мне тоже так кажется, — ответила Осэн, которой почудился чей-то силуэт среди теней сосновых лап в лунных бликах.
— Странно, куда это он вдруг исчез?
— Может, кто-нибудь из здешних, из жителей Сиохамы?
— Все может быть…
Некоторое время они тревожно озирались по сторонам, стоя посреди дороги, но никаких признаков постороннего присутствия так и не обнаружили.
— Нет, это была просто тень от сосны, — заключила Осэн.
Но прав был все-таки Дзиндзюро — он действительно видел человека. Должно быть, то был какой-нибудь нищий, который, укрывшись соломой, готовился залечь на боковую между набросанных вдоль дороги куч сухих водорослей и соснового валежника.
Надо же! — подумал Дзиндзюро, вспомнив в связи с этим сюжетом об оставшемся где-то за тридевять земель в Эдо мастере хайку Такараи Кикаку и своих собственных довольно неуклюжих упражнениях на поэтическом поприще. Губы его сложились в саркастическую улыбку.
Еще сутки спустя посланцы сёгуна вступили на территорию Ако. К их прибытию вся подготовка к передаче замка была под руководством Кураноскэ благополучно завершена. Ненужные документы из архивов были сожжены, оружие, запасы продовольствия и все прочее, что подлежало передаче вместе с замком, было тщательно описано и сложено в надлежащем виде под строгим надзором. Оставалась только уборка помещений. Кроме того, Кураноскэ распорядился послать людей для осмотра и расчистки дороги от границы Ако до замка, чтобы посланцы не встретили в пути никаких неудобств. Последние три дня Кураноскэ почти не смыкал глаз и не имел ни минуты отдыха. Однако в этот вечер, обойдя в очередной раз озаренный закатным солнцем замок, он все же после долгого перерыва ненадолго вернулся в свою усадьбу и лег вздремнуть.
Глядя на спящего, Тикара заметил, как тот осунулся и спал с лица. Сам он тоже был мрачен и неразговорчив. Младших братьев и сестер, прибежавших с радостными криками повидаться с родителем после долгой разлуки, он отругал и спровадил, чтобы не мешали отцу спать. Однако когда подошло время зажигать огни, Кураноскэ уже снова был на ногах. Проспал он не больше часа. Зашел к детям, посидел с ними немного и бросил Тикаре:
— Поди-ка узнай, готова ли ванна.
Когда тот вернулся, то застал непривычную картину: отец оживленно болтал о чем-то с ребятишками и смеялся вместе с ними. Самую младшую дочку трех лет от роду Кураноскэ, бережно обняв, держал у себя на коленях.
— Ванна готова, отец, — сказал Тикара.
— Хорошо, — кивнул Кураноскэ, но торопиться в баню не стал.
— Китио, тебе уже скоро одиннадцать будет — пора избавить мать от лишних хлопот. Надо быть самостоятельнее, самому себя обслуживать. Ты книги-то сейчас читаешь? Все запоминаешь, что там написано?
Младшая сестренка, выскользнув из отцовских объятий, потопала было к бумажной перегородке между комнатами, но вдруг оглянулась и остановилась. Потом опять потопала вперед, но при этом чуть не упала. Отец не спускал с нее глаз, беседуя при этом со средним сыном.
В доме Кураноскэ, где все было подчинено суровым правилам этикета, отец редко заглядывал в комнату к детям. Тикара, молча сидевший в углу, чувствовал, как гнетущая тревога подкатывает к сердцу: уж не потому ли отец сегодня так ласков, что ему уже видится неизбежная скорая разлука?
Приняв ванну и перекусив, Кураноскэ сказал:
— Наведаюсь, пожалуй, в Кагаку-дзи к настоятелю.
Храм Кагаку-дзи всегда справлял для рода Асано заупокойные службы. Четырнадцатого числа там проходили моленья за упокой души покойного князя, и все самураи клана тоже пришли помолиться. На сей раз, сказал Кураноскэ, он собирался без особого повода сходить в храм побеседовать после долгого перерыва со своим другом настоятелем. Такие визиты прежде, до печальных событий, он наносил нередко. Жена тотчас же принесла шаровары-хакама.
— С собой никого не возьму, — заметил Кураноскэ.
— Может быть, лучше бы все-таки кого-нибудь взять в сопровождение?
Когда Кураноскэ вышел в прихожую, его уже ждал старик Хатискэ с зажженным фонарем, на котором был изображен родовой герб. Однако на улице было светло, как днем — вечер выдался лунный.
— Фонарь не понадобится, — сказал Кураноскэ со смехом и спустился во двор.
Хлопнула калитка, и Тикара, провожавший отца вместе с матерью и детьми, вернулся в дом.
— Придет нынче вечером, — негромко сказал мужчина, стоявший скрестив руки на груди в тени глинобитной ограды дома. Трое самураев, к которым он обращался, были как на подбор крепкого сложения и высокого роста. Обуты они были в туго подвязанные соломенные сандалии.
— Эх, вот досада! Нам, значит, и вмешиваться нельзя… — с усмешкой буркнул еще один.
В это время вдали показался путник. Вся компания тотчас же шмыгнула с обочины дороги в кусты и там затаилась. Вскоре выяснилось, что к ним идет Осэн, и самураи, успокоившись, снова вышли на обочину.
— Явился! — сказала Осэн. — Я видела, как он зашел в храм, и тем молодцам тотчас сообщила. Вот-вот примутся за дело.
— Ну, что ж, отлично! Все ведь идет по вашему плану? Да, работка была нелегкая — все подстроить…
— Так-то оно так, да вы тоже здесь не спите. Уж коли мы его подстерегли, теперь главное, чтобы не ушел, а то еще выкинет какой-нибудь фортель…