До Киото дошли вести, что в Эдо наиболее непримиримые решили отколоться и действовать на свой страх и риск. Ронины в Камигате уже доверяли Кураноскэ лишь наполовину и питали серьезные сомнения по поводу его плана. Дзюнай Онодэра, крайне огорченный такой ситуацией, пытался их образумить:
— Да погодите вы, погодите еще немного! Ведь столько уже ждали — что ж сейчас трепыхаться попусту?! Ну, валяет дурака командор — так это ж он не всерьез, а для отвода глаз. Ведь мы же условились, чтобы всем вместе разом ударить. Потерпите, не торопитесь так! Совсем скоро уже!
Увещевая то одних, то других, Дзюнай метался между Осакой и Киото.
Не ведая о том, что творится в Камигате, ронины в Эдо приступили к осуществлению своего замысла. В письме Соэмону Харе от Ясубэя Хорибэ говорилось:
«И двадцати человек не понадобится — если наберется десяток верных людей, мне представляется, и того уже довольно будет для того, чтобы наш обет исполнить. Десять человек и достаточно!»
Когда Дзюнаю показали это письмо, он понял, что дело более не терпит отлагательств, и в крайнем расстройстве направился к Кураноскэ.
Командор, против ожиданий, спокойно выслушал новости.
— Если кто не хочет с нами идти до конца
согласно первоначальному плану, делать нечего пусть уходят. В общем-то клятва наша о единстве, в которой мы расписались, дело давнее, и я уж собирался всем объявить, что от прошлых обязательств они свободны. Есть, наверное, такие, что захотят уйти по другим причинам. Я так полагаю: кто сам захочет, тот пусть и остается, а остальным всем, пожалуй, надо вернуть расписки о присяге. Вы уж этим займитесь, не в службу, а в дружбу.
Дзюнай от удивления вытаращил глаза. Как?! Сейчас всем вернуть расписки?! Сейчас, когда все и так в смятении не знают, что предпринять, разве не будет такой шаг способствовать еще большему расколу в их рядах?! Решение Кураноскэ было как всегда неожиданным, но на сей раз, похоже, он зашел слишком далеко!
— Не понимаю, как же так?! — с суровым и мрачным видом укоризненно вопросил Дзюнай.
— Так ведь все равно многие не прочь отколоться, — усмехнулся в ответ Кураноскэ. — Есть среди наших немало таких слизняков, что затесались в эту компанию только затем, чтобы переждать, пока князь Даигаку вступит в права наследования, клан восстановят и их снова пригласят на службу. Есть и такие, что присоединились к нам, стремясь выплеснуть свою боль от потери господина и поскорее отомстить, но теперь у них совсем другие заботы в жизни… Есть такие, что подумывают податься в торговлю, есть такие, что ради жены и детей молят богов только о том, чтобы еще хоть на день продлили им срок жизни. Будет совсем не вредно для нашего дела, если вся эта публика наконец уберется — все равно для них расписка в присяге только обуза. Для осуществления моего плана сейчас нужны только такие бойцы, что будут единым сплоченным отрядом, а того количества, что числится у нас сейчас, пожалуй, все равно многовато. Я, в отличие от многих, не сторонник демократии. Когда настанет решительный час, я буду предводителем требовательным и беспощадным — если надо, силой заставлю дело делать. Так что, если останется под моим началом человек пятьдесят верных бойцов, я полагаю, этого будет достаточно.
— Может, вы и правы, но все же лучше бы немного обождать. Уж больно время сейчас неудачное для такого размежевания.
— Это верно. Но уж слишком они меня донимать стали. Просто хочется иногда всех этих удальцов привести в чувство…
— Нет, так не годится. Надо еще выждать. Лучше пошлите пока гонца к Ёсиде и Тикамацу — пусть там утихомирят Хорибэ с его дружками. Нужно от имени всех наших соратников заставить тех четверых или пятерых зачинщиков поклясться и дать подписку в том, что они ни под каким видом из нашего братства не выйдут.
— Станут ли они подписывать?
— Станут. Ёсида — стреляный воробей, ему уменья не занимать — он их заставит. Они ведь, можно сказать, как верные возлюбленные. Ну, разозлятся иногда ненадолго… А вообще-то они к вам, командор, никакого зла не питают.
— Да, это так, люди они все хорошие, — качнул Кураноскэ своим мясистым подбородком.
Он пошел немного проводить Дзюная, а когда вернулся, навстречу выбежал Тикара с известием, что прибыл гонец из Эдо. Кураноскэ поспешно зашел в дом. Письмо было из эдоской усадьбы князя Даигаку в квартале Кобики. Взрезав конверт, Кураноскэ переменился в лице, что случалось с ним крайне редко.
Даигаку сообщал, что высочайшим повелением ему велено отправляться в край Аки на попечение главной ветви клана Асано. Это означало понижение в статусе — сам князь отныне лишался положения даймё. Князь так надеялся на высочайшую милость, на то, что каким-то чудом дозволено будет возродить дом Асано на родной земле — и вот теперь это безжалостное извещение…
Итак, все, чего добивался Кураноскэ, пожертвовав своим добрым именем и снося бремя позора, — сохранение клана на его землях — все оказалось напрасным, все — лишь пена на волнах. Имя Асано с этого года исчезнет из регистра самурайских родов.
«— Вот оно как! Устремив в пространство затуманенный слезами взор, Кураноскэ глубоко вздохнул. — Значит, вот чем все кончилось… Правда, такой исход можно было предвидеть. Что ж, теперь остается только одно… Выбора нет…
Надо начинать!»
Кураноскэ праздно сидел, созерцая солнце в небесах.
Глава 35. «Пустые хлопоты»
То самое известие, что Кураноскэ воспринял с отсутствующим видом, за которым таилось холодное отчаяние, дошло до Хёбу Тисаки, когда тот был на пределе нервического ожидания в предвидении неминуемого. Заслышав почтальона, он сам вскочил и нетерпеливо бросился к дверям, чтобы поскорее получить письмо.
Стало быть, князь Даигаку разжалован… При этом известии у Хёбу сразу же мелькнула мысль, что скоро все начнется. Не иначе, Кураноскэ тянул до сих пор и ничего не предпринимал, потому что надеялся, что его просьбу удовлетворят и Даигаку все же разрешат вступить в права наследования больше не с чего. Теперь же его надежда безжалостно растоптана. Он должен наконец нанести удар… Нет сомнений, теперь он разъярится, бросит свою выжидательную тактику и нанесет решительный удар. Хлестнули наотмашь — и разбудили спящего льва. Теперь Хёбу с еще большей тревогой в сердце ожидал известий из Камигаты, готовясь к худшему. Словно мастер облавных шашек го, он проигрывал в голове все возможные ходы и комбинации далеко наперед, стремясь упредить противника в схватке не на жизнь, а на смерть.
От Хаято Хотты, вернувшегося вслед за Кураноскэ в Киото, Хёбу знал, что противник по-прежнему выжидает и бездействует. Пока непохоже было, что, в связи с разжалованием князя Даигаку, то неизбежное, чего Хёбу ожидал, должно вот-вот случиться. Из старой столицы сообщали, что Кураноскэ по-прежнему проводит дни и ночи в безудержных кутежах, предаваясь пьянству и блуду, так что даже сотоварищи его осуждают.
И все же по неясной пока для него самого причине Хёбу нервничал.
Однажды утром небезызвестная Осэн была вызвана к Хёбу и, получив некие указания, в тот же день отправилась в Киото. Хёбу же — что случалось отнюдь не часто — пошел на подворье в квартале Мацудзака и там, даже не поприветствовав хозяина, двинулся прямиком в казарменный барак, где обитала присланная в усадьбу охрана. За ним проследовал владелец винной лавки и, сгрузив с тачки семидесятидвухлитровую бочку сакэ, покатил ее к дому.
— Кати сюда! — приказал Хёбу.
Заслышав знакомый голос, из комнаты выглянул Хэйсити Кобаяси.