Тут нечего долго думать, надо действовать. Но ставка велика — вступать ли в игру? И это подозрение… Так что же, была не была?! Нет, не хватает храбрости принять решение сегодня…
Дзюнай, Тюдзаэмон и Гэнго ждали в соседней комнате. Наконец, тяжело ступая, к ним вышел Кураноскэ и объявил:
— Погодите до завтрашнего вечера. Надо будет — мы и так успеем.
Все трое неотрывно смотрели на командора. Кураноскэ набил трубку табаком, одолженным у Дзюная и, закурив, спросил:
— От наших из Хондзё ничего не слышно?
— Не слышно, — сказал Дзюнай.
— Сейчас самый ответственный момент. Передайте им приказ смотреть в оба, чтобы не пропустили никого, кто входит в усадьбу или выходит оттуда. Еще передайте Хорибэ, чтобы он отправился в Сандзиккэнбори, разведал там обстановку и пришел ко мне доложить.
— Слушаюсь! — ответил Дзюнай и, как всегда, легко вскочив на ноги, приготовился идти выполнять поручение. Вместе с Гэнго они тотчас отправились к Ясубэю Хорибэ.
Оставшись вдвоем, Кураноскэ и Тюдзаэмон молча сидели у жаровни, прислушиваясь к тому, что вещало каждому собственное сердце. Кураноскэ без какой-либо очевидной причины стал склоняться к тому, что выступать пятого вечером не следует.
Получив от явившегося поздно вечером Дзюная приказ, Исукэ Маэбара и Ёгоро Кандзаки немедленно отправились на вахту. На них было возложено важное поручение: проследить за ситуацией нынешней ночью и решить, можно ли выступать в следующую ночь. Исукэ отправился к главным воротам, а Ёгоро — к задним. Там, неусыпно следя за усадьбой, они и остались на морозе, который пробирал до самых костей.
Пообещав, что вскоре обязательно пришлет кого-нибудь им на смену, старый Дзюнай растворился во мраке безветренной ночи. Только иногда доносился издалека отзвук шагов — то случайный прохожий брел под звездным небосводом по зимней, покрытой ледком улице.
Исукэ и Ёгоро — обоим очень хотелось, чтобы рассвет наступил вдруг прямо сейчас. А уже завтра вечером в бой… Но сама мысль о том, что так будет, все еще представлялась каким-то сном, наваждением. Завтра… После этих нескончаемых полутора лет ожидания. Если сравнивать с тем спокойным времечком, когда они безмятежно жили, получая свое законное жалованье, последние полтора года стоят добрых десяти, а то и всех двадцати лет службы. Но они, сжав зубы, упорно ждали и ждали. От радостного волнения у Ёгоро перехватывало дыхание в груди. Укрывшись за бочкой для дождевой воды, он поглаживал пристроившуюся рядом приблудную собаку, а перед мысленным взором его меж тем проносились всевозможные видения из недавнего прошлого.
И тут в ночной тишине послышались шаги. Он и не глядя мог сказать, что шаги доносятся со стороны задних ворот усадьбы, за которыми он неусыпно наблюдал. Ёгоро выбрался из своего укрытия и нарочно открыто протопал мимо ворот.
Кто-то приоткрыл калитку, выглянул наружу и подозрительно уставился на ночного прохожего.
Ёгоро как ни в чем не бывало прошествовал дальше. Стражник, вероятно, раздумывал, не выйти ли ему на улицу и не окликнуть ли незнакомца, но, поскольку тот шел спокойно и уверенно, а опознать его в темноте не было никакой возможности, все закончилось без осложнений. Однако то, что стражник так и не вышел на улицу, а лишь взглянул, высунув голову из калитки, и снова спрятался, навело Ёгоро на подозрения. И действительно, стоило ему пройти еще немного, как сзади послышался скрип — ворота усадьбы отворились.
Глава 40. «Паланкин!»
Сообразив, что происходит, Ёгоро постарался вжаться в черную дощатую ограду. На улице перед усадьбой сначала заиграли отблески огней, затем появились люди с фонарями и наконец из ворот вынесли черный паланкин.
У Ёгоро екнуло сердце: «Удирает!»
Однако, если предположить, что в паланкине находился сам Кира, конвой был для такого случая явно маловат. Может быть, не он? Кира ведь известный трус — непохоже, чтобы он решился куда-то отправиться с такой слабой охраной.
Хотя Ёгоро и был полон сомнений, расстаться со своей первой догадкой он не торопился. Он стремглав бросился на другую сторону усадьбы, к главным воротам. Укрывшийся в проулке Исукэ окликнул приятеля из темноты:
— Эй! Ты что?
— Паланкин только что пронесли. Похоже, что сам Кира.
— Ага! — в глазах у Исукэ загорелся огонек.
Подоткнув полы кимоно, оба припустились окольными путями следом за конвоем. К счастью, в квартале Хондзё, отделяющем центр города от реки, сделать это было несложно. Выбравшись к реке, они перевели дух. Здесь обзорность была такая, что вряд ли они могли проглядеть паланкин.
Друзья решили разделиться: один пошел вверх по течению реки, другой вниз. Рисоторговец Исукэ отправился вверх по реке, дошел до самого моста Рёгоку, спрыгнул с крутого уступа на отмель под опорой моста и принялся ждать.
Действительно, паланкин вскоре появился. Надо же! Эскорт при нем был всего из двух человек.
Однако, когда процессия добралась до середины моста, Исукэ заметил еще двоих, поспешавших вдогонку. И те, и другие с виду были похожи на рядовых служилых самураев. Хотя вторая пара отстала на полквартала, было ясно, что все четверо из одной команды. Подбежавший вскоре Ёгоро тоже спрыгнул на отмель.
— Ну, как тут у тебя?
— Думаю, все-таки это он, Кира. Но лучше для верности еще понаблюдать.
Оба приятеля, соблюдая предосторожность и поглядывая по сторонам, вскарабкались по камням на берег. Перейдя через мост, они вскоре нагнали процессию и с удивлением узрели, что конвой неожиданно разросся — теперь в нем было уже не трое-четверо, а больше десятка самураев, которые плотно окружили паланкин, прикрывая его со всех сторон. Откуда явилось пополнение, было непонятно. Теперь уже не приходилось сомневаться, что в паланкине находится либо сам Кира, либо его приемный сын Сахёэ. Посовещавшись, они решили, что Ёгоро отправится сообщить новости Кураноскэ, а Исукэ тем временем постарается проследить, куда несут
паланкин.
Когда Ёгоро, добравшись до Хонгоку, рассказывал обо всем Дзюнаю, Кураноскэ тоже вышел послушать.
— Может быть, он проведал о нашем плане и сбежал? — взглянув на Кураноскэ, спросил Ёгоро, высказывая давно уже томившее его тревожное предположение.
— Н-да-а! — поджав губы, протянул задумчиво Кураноскэ. — Ну, во всяком случае, на завтра штурм отменяется.
Дзюнай и Ёгоро промолчали.
Может быть, и в самом деле Кира решил искать убежища на подворье Уэсуги?
У всех троих легла на сердце тяжесть от того, что их давние опасения могут оказаться правдой. Однако же едва ли такое могло случиться столь внезапно, если только Кира не пронюхал, что они собираются нанести удар еще до конца года… Всем троим трудно было представить, чтобы принятое позапрошлой ночью в глубокой тайне решение каким-то образом стало известно посторонним. Ведь не зря же выжидали, пока число верных соратников сократится с трехсот человек до пятидесяти, отбирали самых надежных и преданных. Но в таком случае по всему выходило, что в их ряды затесался предатель.
Придя в уныние от такой мысли, Кураноскэ решил переключиться на другие проблемы и вскоре обрел свою обычную рассудительность, будто говоря всем своим видом: «Погодите, не горячитесь!» Ёгоро и Дзюнай с тревогой ожидали появления Исукэ, обмениваясь кое-какими слухами, ходившими в городе.
Послышался шум в прихожей — кто-то зашел с улицы. Ожидая, что наконец явился Исукэ, Дзюнай вышел ему навстречу, но столкнулся с Ясубэем Хорибэ.
— Что командор, спит? — спросил он.
Ясубэю было поручено наведаться к Горосаку Накадзиме в квартал Сандзиккэнбори и выяснить готовность к завтрашнему штурму. Вестей от него все ждали с нетерпением.
— Завтра ночью ничего не выйдет, — изрек Ясубэй. — Во-первых, сёгун отправляется на подворье Янагисавы, во-вторых тяжело заболел сын мастера Сохэна, так что сам мастер все мероприятия отменил. Ну, и чайную церемонию у Киры в усадьбе тоже, само собой, отложили.