Ситуация, с которой приходится иметь дело сегодня — результат его же ошибок. Он поверил, что подобная дикость в наши дни невозможна и поскупился на суровые предупреждения. Что ж, сам виноват. Впрочем для завзятого идеалиста, как он, жаждущего скорейшего прогресса общества, наверное, трудно было избежать такого развития событий. Возможно, он слишком поверил в себя, переоценил свои силы и возможности. Не в том ли всему причина? После ухода делопроизводителя Янагисава так и сидел, терзаясь тяжкими раздумьями, а на лице его отражались гнев и горькая досада.
В коридоре послышались шаги. Обернувшись, он увидел того же телохранителя, который доложил, что прибыл Дзиродаю Хосои и срочно просит его принять.
— Я занят, — коротко бросил Янагисава.
Он понимал, с чем пришел к нему Дзиродаю Хосои. С раздражением он представил себе лицо своего просвещенного вассала. Зачастую Янагисава завидовал невозмутимости почтенного ученого, которой ему самому так не хватало. Если сейчас они встретятся, то, при диаметральной разнице во взглядах столкновение будет неизбежно, и кто знает, в какие неприятные последствия оно может вылиться. Он побаивался проникающего, казалось, до глубины души взгляда Хосои и не хотел сейчас обнаружить перед вассалом гложущую сердце досаду.
Пробили часы. Янагисава снова вызвал делопроизводителя.
— Все ли готово к выходу? — осведомился он.
Никуда выходить ему не хотелось, но день был особый, и в замок наведаться было необходимо.
«— Да, нынче уж точно надо быть в замке! — с озлоблением сказал он про себя».
Уже собираясь отбыть с подворья, он заметил среди собравшихся проводить его самураев Дзиродаю Хосои, однако сразу же отвернулся, сделав вид, что ничего не видит, и забрался в паланкин.
Дзиродаю был опечален — и по поводу своего господина, который, видимо, тяжело переживает случившееся, и по поводу ронинов, которых ожидает кара после того, что они совершили прошлой ночью. Отчего-то он вдруг остро почувствовал, что близится время неминуемой отставки, которую он давно уже предвидел. Ученый муж с грустью во взоре провожал глазами удаляющийся паланкин. Однако Янагисава не зря слыл умнейшим и хитрейшим царедворцем, какому едва ли можно было найти равных в ту эпоху. Пока паланкин его, покачиваясь на плечах носильщиков, приближался к главным воротам замка, мысль его напряженно работала. Вскоре он пришел к однозначному выводу, что его положение при дворе в результате инцидента может пошатнуться. Что было весьма прискорбно сознавать. Он пока не мог хладнокровно взвесить ситуацию и прикинуть развитие событий. Время было такое, что только устремишься в одном направлении, но рванешься чуть дальше, чем нужно — и, глядь, тебя уже понесло в обратную сторону. Нужно было все время лавировать в бурном потоке. Хороший политик видит все течения и знает, когда надо плыть, а когда — остановиться. Природа отвергает тщетные попытки человека идти ей наперекор. Суровость властей, давление сверху вызывает ответную реакцию протеста. Где-то в глубине души Янагисава подумывал, что, возможно, он и сам был слишком крут. Конечно, сейчас он может, возбудив гнев сёгуна и прикрывшись законом, как щитом, изничтожить дерзких ронинов. Цунаёси ведь более, чем на Совет старейшин и прочих вельмож, полагается на него, своего фаворита, который в кругу приближенных определяет все важнейшие решения. Никто лучше него не разбирается в перепадах настроения Цунаёси. Если только он захочет заставить сёгуна плясать под свою дудку, то всегда сможет это сделать, проведя соответствующую словесную обработку, которая и определит исход дела. Человек упрямый, вздорный и сумасбродный, Цунаёси, если был в дурном расположении духа, мог запросто отвергнуть любое здравое мнение, но, если зайти с противоположной стороны, критикуя это мнение, он тут же менял позицию и устремлялся в противоположном направлении, не ведая того, что попадает в заранее расставленную ловушку.
К тому моменту, когда он вышел из паланкина, Ёсиясу Янагисава был уже абсолютно спокоен. Пред очи сёгуна он предстал с совершенно бесстрастным выражением лица.
Среди тех членов Совета старейшин, что явились к сёгуну с докладом о деле ронинов из Ако, глава Совета Абэ талантами уступал Янагисаве, однако был старше по возрасту, обладал большим политическим опытом и отличался зрелой умудренностью. Про себя он обдумывал, как лучше представить дело Цунаёси. Инаба и Цутия знали, что Янагисава неизбежно встанет у них на пути, но полагали, что Совет должен держаться твердой линии. Представ перед сёгуном, они смотрели не столько на него, сколько на стоявшего пониже, сбоку от повелителя, верховного советника.
Янагисава закончил какие-то деловые хлопоты и, явив членам совета свой бесстрастный профиль, опустился на циновку. Внимание Абэ тем временем было приковано к сёгуну. Он видел и чувствовал, что Цунаёси нынче в отличном расположении духа. Выйдя вперед, глава Совета старейшин простерся в земном поклоне.
— Что у вас? — спросил Цунаёси.
Не поднимая головы от пола, Абэ промолвил:
— В Поднебесной объявились мужи, чей подвиг вассальной верности надлежит славить ныне и в грядущих веках. Мы все, члены Совета старейшин, премного тем обрадованы.
Инаба, высоко оценив ту убежденность, с которой Абэ изложил их позицию, не спускал глаз с Янагисавы. У того чуть шевельнулся подбородок. Цунаёси обратил взор к своему фавориту, на бледном лице которого не отражалось никаких эмоций, как бы вопрошая: «Это о ком разговор?»
Глава Совета старейшин перешел к изложению подробностей инцидента. Несмотря на почтенный возраст, говорил он, хотя и негромко, но весьма разумно, твердо и внятно. Ронины совершили славное деянье, которым может гордиться наша эпоха, что следует принять во внимание при определении им меры наказания. Притом, поскольку сие наказание неизбежно окажет сильнейшее влияние на настроение подданных его высочества, а также учитывая беспрецедентный характер происшествия, безусловно, тем паче следует при выборе меры наказания серьезно подумать. Так как мы намерены провести тщательное рассмотрение дела, пока было бы целесообразно поручить ронинов заботам пребывающих в Эдо князей-даймё. Таково единодушное мнение Совета старейшин. Покорнейше просим снизойти к нашему суждению. Речь главы Совета старейшин вызвала живой интерес Цунаёси. Выслушав с напряженным вниманием доклад Абэ, он не
сдержавшись воскликнул:
— Ну и удальцы!
У Инабы дрогнули руки на коленях.