Он мечтал об этом с шестнадцати лет. И теперь, когда он сидел в Овале — помещении Ку-корабля, служившем одновременно библиотекой, кают-компанией, комнатой тихих игр, а иногда и часовней, — эти мечты не казались ему такими яркими и убедительными. Он пытался не обращать внимания на болтовню сидевшего рядом свободного от дежурства инженера, на спертый, слишком много раз отфильтрованный воздуха и дребезжание др-др-др, как больной зуб, древних машин Ку-корабля. С 16 лет мечтал он об этом… мечтал оставить сделавшуюся невыносимой тесную, враждебную, закостенелую Старую Землю… ему казалось, что она всегда была такой… а когда он понял, что возможно улететь далеко-далеко от нее…
Ран попробовал завербоваться для службы на Пиа-2, как только ему стукнуло 21. Но его совершеннолетие случилось слишком незадолго до отправления очередного Ку-корабля. Все занято, сказали ему чиновники, с любопытными взглядами, к которым ему предстояло привыкнуть. Все занято, придется подождать. Он ждал пять лет, пять раздражающих, волнующих, заставляющих кусать ногти лет. Он не очень задумывался о том, какие обязанности ему поручат: день на Пиа-2 продолжался 30 часов, а рабочий только пять. Станция им предоставляла частые отпуска — это то, что ему нужно.
Внезапное срочное поручение передали ему просто потому (как ему объяснили), что он уже был в списке пассажиров Ку-корабля и нового человека добавить было невозможно. Поручение ответственное и возложено на Рана Ломара, поскольку он единственный во всем списке не провинился раньше. Вряд ли комплимент. Но об этой стороне Ран не заботился: поручение вполне определенное и важное или кажется таковым по торопливой скудной информации, которую передал ему помощник клерка делегата Директората (ох, как они на Старой Земле, любят титулы — чем длиннее, тем лучше) Гильдии Второй Академии Науки и Торговли. А делало — должно было сделать — все совершенно другим. Насколько другим, Ран не знал. И никто на Ку не знал. И, конечно, не заботился…
Неудивительно, что у него начала болеть голова.
Второй офицер Станции Аквилас Арлан, отыскивая офицера по торговле Релдона, обнаружил его в баре берегового клуба. Никто не ожидал встретить его в его рабочем помещении, но почти всеобщая невозможность отличить реальную деятельность от видимой и была вероятной причиной пребывания Арлана на Пиа-2.
Релдон тщательно разгладил свои причудливо завитые длинные усы и поднял стакан.
— Смерть роркам! — сказал он.
— Ваши записи готовы? — как всегда нервно спросил Арлан. — Вы знаете, Ку приближается.
— Выпьем.
— Но Ку…
— Может, он опоздает. — Выражение удивления, близкого к ужасу, появилось на лице второго офицера Станции.
— Ку никогда не опаздывает. Ку? Опоздает? Как он может опоздать? Нет, о нет, он не опоздает.
— Выпьем. Вот. Смерть роркам! — С нервным хихиканьем Арлан поднял стакан и автоматически оглянулся, ожидая осуждения (было так рано, рано, рано), которого никто не мог выразить.
— Гм… ну… ваши записи будут готовы, не так ли? Ох! Смерть роркам!
Хихиканье… хихиканье…
— Смерть роркам! Парень, еще выпивки, и быстро-быстро. Ах, кончайте это. Берите еще. Смерть роркам!
— Смерть роркам!
— Смерть роркам!
Мистер Флиндерс на Утесе Флиндерса был разгневан. Он был разгневан больше, чем обычно, каждая щетинка на его лице торчала, как игла дикобраза. В такие минуты только древняя мать осмеливалась называть его «Флорус». Но сейчас он был особенно разгневан. Его старший сын и наследник, выпрямившись и окостенев, сидел рядом, гости молчали, а жена говорила коротко и только о деле — и то, и другое было совершенно необычно для нее.
— Где, во имя ада, еда? — кричал он.
— У них не хватает кишок сказать, — ответила жена, ее бледная нижняя губа еле заметно дрожала. — Но у меня их хватит. Еда? Вот еда. — Она тяжело опустила котел на стол. Он зазвенел. — Хорошая еда, — с горечью добавила она ритуальные слова.
Мистер сунул кулак в котел, вытащил и разжал пальцы. Тяжелые пули со звоном упали обратно. Он осмотрел стол, грязный от остатков пищи и потеков рыбьего жира от ламп.
— Пули на завтрак, — пробормотала старуха-мать. Она часто была свидетельницей подобных сцен и сама незадолго до этого принесла котел пуль. В лагере нет еды… Флорус?.. — она подняла голову и убрала с глаз прядь грязных волос. Ее рот, беззубый, как у ящерицы, раскрылся, она гримасничала, потрясая тощими кулачками. — Разве вы мужчины? пронзительно визжала она. — Разве вы мужчины? Разве вы мужчины? Или вы те, как зовут вас на севере. Токи! Не люди, а грязные токи!