А еще эта сраная ухмылка от уха до уха. И взгляд. Бегающий, острый, прошивающий насквозь. Ни огромный костюм, ни легкий загар, ни другая прическа не могли заставить меня перепутать. Это лицо я запомню до конца своей жизни. Передо мной стояла абсолютная копия сраного Безумного Мечника. Один в один.
— Ну ты и пижон, — произнес я.
Чем вызвал бурный смех Мечника. Отчего все люди в фойе обернулись в нашу сторону. Кроме тех, что были ближе всего к нам. Они наоборот постарались свалить подальше, не оглядываясь.
— Арч, — произнес Гаро тихо, чтобы его никто не услышал. — Позволь представить. Глава Обсервер Системс, Арчибальд Хауст.
— Че? — уставился я в упор на громилу. Ну, то есть на Мечника. Парни, видимо решили, что я удивился должности. — Арчибальд? Серьезно?
— Да, — наконец заговорил сам Мечник. — И не вздумай каверкать. Ненавижу, когда каверкают мое имя. И не сокращать никак.
— Да и в мыслях не было, — фыркнул я.
— Ага, — с прищуром посмотрел он на меня. — Как же.
— Господа, — откашлялся Гаро, привлекая внимание. — Мне кажется, вам обоим пора.
— И то верно, — улыбнулся Хауст. — Что, пацан, готов?
— К чему? — напрягся я.
— К поездке в святая святых, — словно озвучил мои мысли Хауст.
— Да покатились уже. И все равно ты пижон.
Я встал из-за стойки и направился к раздвижным дверям. Мечник ступал следом.
— Арч, — раздался голос Гаро мне в спину. — Ты карту забыл.
— У меня своя есть, — ответил я, не оборачиваясь. — Мне хватает.
Вот так и знал. А как он меня постоянно находит? Интересно. А откуда у него такой читерский хант? А давайте подумаем. Сидит такой сраный глава в своем сраном главном кресле и думает, а не замутить ли мне бессмертного ханта, списав прям с себя. Я же весь такой особенный.
Мечник лишь шел позади и непрерывно хохотал, отчего даже птицы в панике улетали с ближайших деревьев. Видимо, что-то из мыслей я все же подумал вслух. А сам потихонечку начинал закипать. Хоть я и победил в том бою, но несправедливость, казалось, разрослась сейчас до вселенского масштаба. А еще эта тачка.
Напротив входа в башню стоял внедорожник, переделанный под лимузин. Ну что за понты? Хотя что-то в этом было практичного. Если посмотреть с каким трудом этот детина впихивает свою тушу, заняв сразу две трети дивана.
Машина плавно поехала, а Мечник с любопытством оглядывал меня с ног до головы. Я демонстративно пялился в окно, глядя на проплывающие небоскребы.
— А ты подкачался, — хмыкнул он. — Но все равно дрищеватый.
— Это ты жрешь, как не в себя.
— Да я вообще не ем. Ну так, сладости только люблю. Тирамису там. Или шарлотку. Это да. А так вообще нет. Пробовал недавно черничный бисквит. Такая гадость.
Он говорил что-то еще, улыбался, но я не слушал. Перед глазами стоял Мечник. Тот самый, с длинными волосами, собранными в хвост. Только в одежде. Широкие сапоги, просторные штаны, рубашка, жилет. Почему-то я смотрел на этот черный современный костюм, но вспоминал обычную повсеместную одежду, распространенную среди жителей Роркха.
Образ из моего сна. Расплывчатый, странный, смутно знакомый. Но почему-то он не вызывал у меня никакой ненависти или презрения. Скорее наоборот. Это что-то знакомое и приятное.
— Вспоминаешь? — произес Мечник. — Взгляд такой. Будто вспоминаешь.
— Сон, — произнес я.
— Слышал, — ответил он. — Тебя на неделю вырубило. Помнишь что-то?
— Обрывки, — почему-то ответил я.
Почему-то сейчас, когда передо мной обычный, пусть и огроменный человек, но в привычном костюме, он не вызывал прежней ненависти. Может это из-за того, что не залит кровью и внутренностями монстров с головы до пят? И потому что нет рядом этой гребаной рельсы из-за которой его почему-то зовут Мечником?
— Иногда, — произнес он, словно задумался о чем-то. — Очень редко, но сильные эмоциональные переживания могут служить катализатором. И тогда даже такой как ты способен прорваться к краю. Туда, где сны, это не просто сны.
— Черч показал мне записи шестилетней давности, — пожал я плечами. — А там рисунок того, как…
— Стой, — прервал меня Мечник, подняв ладонь. — Парагон знает… Знал, что нужно делать. Но он общался только со своим Проводником. Проводник, то бишь Черчилль, сам решает кому, что и когда рассказывать. Таковы правила и не нам с тобой их нарушать.
Я выдохнул. Скорее с раздражением, потому что вот опять двадцать пять и три десятых. И этот туда же. Хотя чему я вообще удивляюсь?
— Не кипятись, — отмахнулся Хауст. — Для начала покажу, а там и сам все поймешь.