Чудо. То самое чудо, в которое, не принято верить, — оба, и человек, и бегунок, остаются живы. Но ежели пустоголовая птица уже ошалело ворочается в изломанных, измочаленных кустах, пытаясь подняться на упрямо подгибаемых контузией лапах, то ездок лежит неподвижно, очевидно потеряв сознание.
Надолго.
...А-а, теперь понятно, ядрена вошь, почему эта картина спрятана под покрывалом — полная бездарность, по-другому не назовешь. Мазня. Что, любезный? Говоришь, закрыта, потому что уже продана и вот-вот за ней заедут? Большие бабки? Очень большие? Да ладно, не вешай лапшу на уши, я б ее и даром не взял... Гм... Куда это ее потащили? В запасник, не иначе... нет, прямо к выходу — значит, прямиком на свалку, ядрена вошь, там ей самое место! Да нет, вон тарантас у крыльца стоит, шикарный, лаком крытый, так и блестит! Прямо в него и грузят... Да осторожнее, елсы вы рогатые, такую красоту спортите! Заноси край повыше! Да не этот, ядрена вошь, а нижний, да не левый, а правый! От меня правый, бестолочь! Что? Куда это ты меня посылаешь, ядрена вошь?! На самый Край? Еще дальше? К Смотрящему?! А вот я тебя сейчас тростью, да по рыжей наглой морде...
Уехали. Только пыль столбом взвилась за тарантасом. Да ну ее, эту картину — ничего интересного. Можно было и не утруждаться просмотром.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ,
вставленная просто потому, что надо было что-то вставить
Карман желаний всегда туго набит.
Когда ее нежданный сосед по каморе заснул на полуслове, Минута этому ничуть не удивилась. И так было понятно, что это вот-вот случится. Хоть, по его словам, он и принял глоток бодрячка, чтобы хватило сил догнать Махину, только обычный сон мог окончательно выгнать из тела отраву сонника. Уж она-то это знала, в Храме таким вещам еще в ученичестве обучали.
Минута сидела за столиком и, подперев кулачком щеку, задумчиво смотрела на русоволосого парня. Обмякнув на лежаке, слав тихо сопел во сне, никому не мешая. Не то что некоторые — вон в каморе, что за спиной, иной раз такой храп прорывается, что перегородка дрожит. Избавь Смотрящий от таких соседей, хоть и не виноваты они в том. А слав ничего, тихий. Вот только с того момента, как он заснул, в сердце поселилась странная тревога, и девица настойчиво пыталась доискаться до ее причин, хмуря тонкие брови. Ее храмовый наставник Бова Конструктор не раз ей говаривал, что доверять надобно первым ощущениям, ибо они в большинстве случаев оказываются верными по сути. Минута всегда старалась следовать его советам, и этот принцип еще ни разу ее не подводил.
Пару раз она вставала и выходила в коридор, чтобы пройтись до клоацинника и обратно, делая вид, что вышла размяться. А по пути ненавязчиво поглядывала в каморы, стараясь высмотреть хоть что-нибудь подозрительное в разместившихся там седунах. Но все было как обычно. Народ сплошь ехал тихий и мирный, как и в других поездках, а поездок этих она уже успела сделать немало, несмотря на свою молодость.
Отчего же тогда в груди поселилось это странное, сосущее чувство тревоги?
Минута невольно улыбнулась, когда Благуша задвигался во сне, пытаясь устроиться поудобнее, и слегка стукнулся затылком о перегородку. Поморщился, но глаз не открыл, лишь обиженно, совсем по-детски засопел. Казалось, еще немного, и он засунет палец в рот, посасывая, как младенец. Какой забавный...
С ним свое непонятное беспокойство Минута не связывала, хотя поначалу его внезапное появление в Махине и заставило ее поволноваться. Особенно когда слав начал громко и требовательно стучаться в дверь вагона, мчавшегося с огромной скоростью по степным просторам, словно какой то бандит. Но сам честный и простой вид парня, то, как он нерешительно подошел к ней, испросив разрешения занять рядом место, вежливо представился, как легко и просто начал рассказывать о себе — все это развеяло ее опасения.
Минута страдальчески вздохнула. Парень ей приглянулся, а повод, из-за которого он пустился в путешествие, заставил позавидовать острой женской завистью. За три дня пересечь домен туда и обратно — на такое не каждый решится. Ну и что, что у него не было особого выбора, когда он после коварных происков своего приятеля нежданно для себя оказался в чужом домене? Другой бы на его месте руки опустил. А Благуша не сдался, решил бороться до конца. Как же это романтично! Достаются же некоторым такие любящие и верные женихи... Хороший парень — голубоглазый, высокий, широкоплечий, одним словом — симпатяга. Правда, обычно ей нравятся более худощавые, но это мелочи. В мужчине главное не внешность, как говорила настоятельница прихрамовой школы, где она воспитывалась в детстве, а надежность. А надежность из Благуши так и перла, как лишняя разваренная каша из горшка. И явно неглупый, хотя немного простоват. Но какая улыбка... За такую улыбку, озорную, веселую, мальчишескую улыбку можно простить все, что угодно. Прямо в груди теплело, как посмотрит на нее с такой улыбкой, и теплело так сладко... Благуша... Имя-то какое красивое — Благуша, такого она еще не слыхала. А с каким добродушным юмором рассказывал о своем другане, хотя ведь тот его предал, — словно и зла на него особенного не держал...
Нет, не отвлечься.
Так отчего же так томится сердечко предчувствием близкой беды?
Может быть, все дело в тайном пакете? Кажется, она еще никогда не возила более важных сведений. Ежели она правильно поняла, то дело касалось самой большой тайны Универсума — Проклятого домена. Таинственность, с какой была обставлена эта командировка, то, с какой предосторожностью ей был вручен этот пакет в веси Утренние Грезы агентом Бовы — трактирщиком «Левых бабок» Мудрым Фролом, не могли не насторожить, но вроде все прошло благополучно, и никто за ней до Махины не следил; она бы заметила.
Но тревога, не переставая, покусывала внутри ядовитой змейкой. Возможно, опасность еще была далеко, а не ехала с ней рядом, и Минута просто чувствовала ее заранее (раньше такое уже случалось), недаром сам Бова Конструктор так ее ценил как курьершу и разведчицу. Только утешением это было слабым. Опасность — всегда опасность, где бы она ни находилась. Что-то должно было случиться, где-то впереди и, несомненно, прямо на ее пути. Как же выматывает подобное тревожное ожидание, полное неизвестности, прямо сил нет...