— Поговорим?
— Поговорим, — сказал брат и придвинулся ко мне.
Я замолчал и наконец выдавил из себя:
— Я видел, как ты ее провожал тогда, в первый раз. Она мак сорвала…
— Я знаю. Ты папиросу не потушил.
— Ты ее еще провожал, в магазине слышал, в очереди…
Женька молча отошел к окну. Вошла мать.
— Я не помешала?
— Нет, мама.
— Женя, я тебе помидор свежих на дорогу положу. Возьмешь коричневую большую сумку. Там брюки, две рубашки и носки выходные. Ты сегодня же положь, что тебе еще надо.
— Хорошо, — сказал Женька.
Я видел, что и мать тревожится, но старался не замечать этого. Она ушла, и я спросил:
— Так правда ли, в магазине? Женька, не глядя, быстро ответил:
— Давай не будем о ней говорить. Никогда.
— Почему?
— Не знаю…
И тут я увидел своего брата, который был мне знаком каждой черточкой и каждым движением. И всего понимал. В эту минуту любил его еще сильнее. Любил и мучился. Мне захотелось сказать «все-все». Но что это «все-все», я не знал. И тогда, помрачнев, сказал он:
— Люби ее.
И не мог я возразить. Не мог ничего ответить. Я промолчал.
В этот вечер я долго сидел в библиотеке. Пересмотрел все подшивки газет и сбоку поглядывал на Клавку. Смотрел и не мог запомнить.
Она говорила неожиданно обыкновенные вещи, умела бояться одними глазами, гибко хмурить брови и смотреть исподлобья мерцающей теменью. Мне нравилась ее бегущие волосы. Нравилось, как она ступала но половикам, как клала стопочкой книги и старательно писала мелкими буквами. Я решил дождаться конца работы и дождался.
— Я ухожу. Если вам нужно, приходите завтра.
Клавка расчесала зеленым гребешком волосы, посмотрела в зеркальце и взяла со стола замок:
— Я закрываю. Чего же вы?
— Я вас ждал.
Клавка усмехнулась. Тягучая бровь поползла к виску. Одна половина лица была в тени. В голове моей быстро пронеслось: «Ведьма!» Клавка снова повела глазами так, как умела только она.
— Что угодно?
— Проводить, — брякнул я, как солдат, и даже вытянулся.
— А что у тебя брат, не заболел ли?
— Уезжает он.
— Насовсем? — Гребень в ее руке дрогнул.
— На две недели.
Клавка мне улыбнулась:
— Провожать меня не надо. А за книгами приходи.
Я вышел. Я был рад Клавишной улыбке. Больше она мне никогда так не улыбалась. Никогда.
Две недели тянулись долго и невыносимо. Я приходил с работы, умывался и садился читать. Ужинал и снова читал. Читал скучные Женькины книги, никуда не ходил, а меня тянуло. Ох, как тянуло! Но я уже решил: нет и нет. Забыть ее! Хотя бы притвориться, что забыл. Я все понимал. Кто я? Никто. Что я могу? Ничто. Олух? Олух. Учиться? Толку нет. Да еще эгоист. Отказаться от Клавки? Сил не хватило отказаться. Обругав себя всяко и полностью разуверившись в своих силах, я начинал тут же оправдываться (уж таков я был). Убеждал себя, что Клавка, может, и думает обо мне, ведь не оказала же она прямо: «Отвяжись, не люблю и т. д.». И что Женька тоже никакого особого подвига не совершил, может, Клавка ему вовсе и не нравится. А потом начинал терзаться сомнениями снова, и так без конца, две недели.
Женьки приехал раньше на два дня. Мне хотелось снова заговорить с ним, но что-то удерживало, и я говорил не то, что хотел. И к Клавке я идти больше не мог. И выхода никакого не видел. А сказать Женьке: «Люби лучше ты» — было глупо и невозможно. Но однажды я увидел Женькины глаза, тяжелые и черные. Он смотрел на улицу и не знал, что я наблюдаю за ним. По улице быстро шла Клавка, не глядя ни на кого. Розовое платье тонко обвивало ноги. Волосы туго завязаны лентой. Женька зачем-то мял занавеску у окна. Я не хотел понимать Женькины глаза.
Но скоро все разрешилось само собой. Только мне от этого не стало легче. Клавка пришла к нам с бидоном меда. То ли в самом деле наша мать просила меду у деда Арсентия, то ли она сама решилась принести, не знаю до сих пор. Я видел в окно, как она подходила к нашему крылечку. Женька в это время щепал лучину на ступеньках для растопки бани, была как раз суббота. Я не слышал, о чем они разговаривали. Видел, как Клавка поставила на скамеечку бидон, присела на ступени крыльца рядом с братом и, перебирая конец косы, смотрела на Женьку. А он встал, отряхнул колени и направился в дом. Потом вернулся, подошел к ней близко. Я видел, как провела она ладонью по его плечу, как качнулась к нему и отпрянула, почти побежала. И Женька смотрел, как исчезла она за забором. И долго стоял он как столб.