По лестнице навстречу спускается парень, довольно симпатичный, с рассеченной шрамом бровью. Он внимательно смотрит в упор, останавливается:
— Моя фамилия Геладзе, ваша Татаринов, если я не ошибаюсь?
— Да, это так.
— Вы в понедельник к нам приходите, так что будем коллегами по несчастью. Поздравляю. Я думаю… Я надеюсь… Я уверен, что мы найдем с вами общий язык. Сколько вам лет?
— Тридцать.
— Мы почти ровесники, мне тридцать два. Давно на заводе?
— Восемь лет.
— И все в цеху?
— Да.
— И кем?
— Два года мастером, два — начальником смены, затем — заместителем начальника цеха.
— Все правильно. А последние три месяца: исполняющий обязанности начальника цеха. Ну ничего, у нас жить можно. Так что, можно и на «ты»?
— Конечно.
— Тебя как при рождении нарекли?
— Дмитрий.
— А меня Григорий. Дима, ты водку пьешь?
— Как придется…
— Хоккей любишь?
— Не очень. Поле маленькое. Негде развернуться. Лучше футбол.
Мы крепко пожимаем друг другу руки, и я иду к Платову. Еще один товарищ. Хороший, видно, парень, только спижонил чуть-чуть насчет водки. Но ничего. У каждого это есть… А в руках английский технический журнал. Ни городская, ни заводская библиотека его не получают.
Директор занят, разговаривает с двумя инженерами из конструкторского. Увидев меня, говорит:
— Я скоро освобожусь, подожди немного…
Подхожу к окну. На небе блеклые облака. Начало октября, и, как говорится, солнце светит, но не греет. Листья на деревьях аллеи начали морщиться, терять свою живую привлекательность. Стареют не по дням, а по часам. Хотя цепляться за ветки будут еще долго, до снега.
За нашим институтом спряталась небольшая роща старых кленов. Это было тихое место, и среди огромного количества волшебных листьев я чувствовал себя словно на необитаемом острове из золота… На последнем курсе в мою рощу стали приходить два брата, лет десяти и восьми. Они бродили по роще, собирали листья в красочные букеты и уносили домой. Однажды старший из мальчиков подошел и, поглядывая на мои тетради, спросил: «Стихи сочиняете?» А в Канаде, должно быть, интересные люди живут, недаром они повесили кленовый лист на государственный флаг и сделали символом страны.
Да, осенью я люблю листья клена. Каждый можно долго-долго рассматривать, бесконечно открывая новые цвета и оттенки. Кленовые листья похожи друг на друга по форме, но, как и ладони людей, никогда не встретишь одинаковых. Вот лист клена еще зеленый, но и на нем в центре выступили мутные рыжие пятна. Этот же лист желтый-желтый, он пропитан сочными лучами солнца до краев, другой тоже желтый, но у него в тонких жилах густая кровь. Лист шоколадный, бархатный, он важничает, его младший брат, лист светло-коричневый, посыпан черными точками. Этот лист неизвестный художник поспешно выкрасил красной краской, а о другой вытер кисточку. Листок сверкает на солнце, словно выточен из тонкой медной пластинки. А из этого листочка, кажется, если в руке сожмешь, закапает вино…
…Я, кажется, вздрогнул от неожиданности или, может быть, вздрогнул про себя? Не слышал, как и подошел Платов.
— Как ты думаешь, зачем тебя я позвал?
Я пожал плечами.
— И не догадываешься? — Платов помолчал. — Ты молодец, последние месяцы неплохо поработал. Недаром Грибов был так спокоен, когда оставлял цех на тебя. Приказ о переходе в управление я подписал. Но видишь ли, какое дело… С семнадцатым у нас скверно… Хуже некуда… Не тянет Побенцев… Не хочешь попробовать? Кем? Начальником цеха. Нет, нет, я не заставляю, приказ есть, я просто прошу подумать. Знаю: будет трудно, но надеюсь на другое: возьмешься — получится. Срок — три месяца, но с января — полная отдача. Понял меня? Если согласишься пойти в семнадцатый, в понедельник с утра звони мне.
До конца первой смены оставался час, когда я вернулся в родной цех. Тяжелый день сегодня — пятница, конец рабочей недели и вдобавок первые дни месяца. Работа с утра шла не очень уверенно, средне. Узлы к сборщикам поступали неритмично, не хватало то одних, то других деталей. Я застал Михаила Андреевича, мастера сборочного отделения, у него, как он выражается, в конторке, то есть комнатушке с толстыми стеклянными стенками, где размещались неведомо как два стола и несколько стульев. Андреевич — старая рабочая гвардия, он пришел в цех после демобилизации сорок шестого года (страшно подумать, сколько лет он на одном месте), лет шесть или семь назад заочно окончил техникум. Но практик замечательный, разбирается в любом станке не хуже инженера, и среди рабочих пользуется огромным авторитетом. За глаза его все зовут «французом» или «Мишелем» за высокий лоб и широкие мохнатые бакенбарды. Он и вправду похож на героя-любовника французских фильмов. Сбрей он свои рыжие баки — это стало бы событием всего завода. Он только что вернулся от контролеров ОТК: