— Подожди, подожди…
Но конюх с налитыми пьяными глазами оттолкнул ее, Лизонька болезненно свела брови, ей хотелось подставить под кнут свои руки, плечи, чтобы уберечь мальчика. Какая-то давнишняя и знакомая боль рвалась у нее наружу, что-то горькое и невыплаканное наполняло глаза, и она, не соображая, что делает, схватила с поленницы полено и тихо двинулась на стоящего спиной конюха. Толпа замерла. Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы не Степка. Он выхватил у конюха кнут и ударил наотмашь в слюнявую бородатую рожу:
— Убирайся! Я сам доложу барыне… Я сам!
Кухарка, добрая веснушчатая баба, кинулась к мальчишке. Все его окружили как-то робко и нехотя, осторожно поглядывая на конюха, навалившегося на козулину. Заплаканное лицо мальчика было бледно и неподвижно.
— Как тебя звать-то? — нагнулась над ним кухарка.
— Ишь, змееныш, повезло! — сплюнул конюх и погрозил кулаком.
— Их не бить, так все добро растаскают! — закуривая махорку, добавил мужик с рыжей вьющейся бородой.
Лизонька странно морщила брови, не сводя глаз с беленькой головки мальчика.
— Как тебя звать-то? — опять спросила кухарка. Он приоткрыл рот, съежился:
— А у меня мамка вчерась… померла!
Лизонька бросила полено.
— Померла… Я знаю почему… — и тихо пошла в дом. Люди переглянулись.
А она шла. Несмотря на то что начинал моросить августовский дождик, ей стало жарко, и она рванула рукой ворот кофточки. Порвалась на шее нитка, и медный крестик скользнул на землю. Но Лизонька ничего не заметила, она пробралась в свою каморку и опустилась на кровать, скинула с ног жавшие ботинки-обноски — прошлогодний подарок барыни, и притихла. В потолок жужжала и билась большая муха. Через несколько минут половицы коридора заскрипели, и на пороге комнатенки появилась фигура Степана. Он подошел, осмотрел комнату и сел рядом с Лизой, обнял за плечи. Она взглянула на мокрые русые волосы, в голубеющие глаза и вдруг прижалась к нему и заплакала. Степка поцеловал ее в плечо:
— Чего это ты разревелась? Ну, хватит, хватит…
Но Лизонька не могла остановиться. Она сама обняла Степку за шею и начала целовать, не говоря ни слова. И когда Степка прижал ее к подушке, обхватив за талию, она вдруг встрепенулась, нахмурилась и, вскочив с кровати, оправив подол, залепетала горячо и быстро:
— Женишься на мне? Женишься? Тогда я с тобой… Нам хорошо будет вместе. Я попрошу барыню. Нет, нет… — Она замолчала, уронила руки на передник. — Что я хотела спросить-то? Да! Вон лес этот видишь? Что там, за лесом?
— Поле, — усмехнулся Степка самодовольно и нетерпеливо взглянул на Лизоньку.
— А дальше что?
— Снова лес, и снова поле.
— А дальше?!
— Поместье нашего барина.
— А еще?!
— Не знаю.
— Стало быть, не знаешь?..
— Не знаю.
— Ишь, какой дождик на улице. Да ты не лапайся. Идти мне надо самовар ставить.
— Я тя подожду здесь…
— Ну уж! Подождать вздумал! Поди отсюда!
Степка хотел снова обнять ее, но Лизонька отмахнулась и вышла из комнатки.
Новая встреча произошла через день и была неожиданна для Степки. Лизонька сама, едва Степка остался один у только что прибывших лошадей, подошла к нему и шепнула:
— Как управишься со всем, так в сенник иди.
Он даже не успел ничего ответить, только радостно ухмыльнулся и воровато посмотрел на окна хозяйского дома.
Снова моросил мелкий дождь. В сеннике было холодновато, но Лизонька ничего не чувствовала. Она сама потянула Степку на солому, сильно обняла его, все время улыбаясь и дрожа, а глаза так странно мерцали, что Степка даже оробел: