— Да вот не пойму, что за орден у декана на шее. Святого Луфы, что ли… Не пойму.
Гвель поджала губы. Было видно, что она рассержена.
— А что это за девушка с ним?
— Откуда я знаю? — с нарочитым безразличием пожал плечами Луш: дескать, нам до чужих баб никакого дела нету, со своей бы разобраться, что да как. Желание избранить супругу последними словами становилось все сильнее. — При дворе она ни разу не появлялась.
«Я бы ее точно запомнил», — мысленно добавил он.
— Какие у нее бриллианты…, - с тоскливой алчностью протянула Гвель, и Луш услышал в этой фразе наступление крупных неприятностей. Сначала жена скажет пару далеко не ласковых слов про чужие драгоценности, потом про то, что Луш теперь слишком мало времени проводит с ней — можно подумать, он до этого от нее не отходил, и в итоге все кончится тем, что ему на нее наплевать. Настроение стало стремительно портиться.
— Послушай, сокровище мое, у тебя, что ли, бриллиантов нет? — хмуро осведомился Луш. — Вся ими обвешана, только на спину осталось нацепить. Для пущей красы.
— Это не такие, — теперь Гвель чуть не плакала. — Это сулифатская работа… какие чистые, как сияют! Кто она такая? Ей по статусу не положены подобные камни…!
Бриллианты на высокой шее и в кудрявых каштановых волосах действительно стали бы достойным украшением даже для владычицы. Балует господин декан свою пассию, ой балует. Не сама же она приобретает такие драгоценности…
— Куплю я тебе такие же, — буркнул Луш, рассматривая девушку сквозь очки. А незнакомка вдруг посмотрела прямо на него и смущенно улыбнулась. На ее набеленных по моде щечках проступил очаровательный румянец, и государь почувствовал, как в груди потеплело. — Даже лучше куплю, только не ной, — Гвель толкнула его локтем в бок, и Луш опустил очки. — Все-таки орден Святого Луфы. Я так и думал.
В это время герольды трижды протрубили в трубы, возвещая начало представления, и Гвель успокоилась и стала смотреть на сцену, где уже выстраивался хор для вступительных стихов. Луш сел поудобнее — так, чтобы видеть и сцену, и прекрасную незнакомку, и стал слушать пролог. Две равно уважаемых семьи в каком-то приморском городе… хорошо, что в театре наконец-то появилось что-то современное, а то уже нет ни сил ни интереса внимать античным стонам и завываниям. Кому вообще сдалась эта античность?
Спустя четверть часа Луш понял, что засыпать на спектакле ему не придется. То ли кто-то помогал Дрегилю, то ли в нем проснулись скрытые таланты, но на этот раз он превзошел себя и в сюжете, и в звучании стиха. В трагедии не было ни капли привычной аальхарнской театральной напыщенности: влюбленные подростки из двух враждующих семей были правдивы и естественны, и их первая, детская любовь была той самой настоящей любовью, о которой говорят все, но мало кто видел. Глядя на главную героиню, Юлету, Луш вдруг поймал себя на мысли, что она очень похожа на покойную фаворитку Торна — та же порывистость в движениях, та же гибкость, тот же абрис тонкого профиля на фоне золотой бутафорской луны в сцене на балконе. Луш машинально потер запястье — кто б подумал, что мелкая стерва так кусается…
В любом случае, она выполнила возложенную на нее задачу. Да и ребята повеселились, отвели душеньку… Луш нахмурился, снова вернувшись мыслями к событиям прошлой седмицы, когда неизвестный убийца расправился с командиром личного охранного отряда государя. Игнат Обрешок был лихим воякой и не дал бы себя в обиду, вот только нападавшие — Луш был уверен в том, что в одиночку с Обрешком бы не совладали — расправились с ним люто, спустив кожу со спины и повесив на собственных кишках неподалеку от Гервельта. Ребята из Тайного кабинета — те еще лихачи и головорезы — носом землю рыли, чтоб добраться до убийц, но пока не выкопали ничего, что могло бы успокоить владыку.
Тем временем юные возлюбленные наконец-то смогли поцеловать друг друга, и герольды возвестили о начале антракта. С тяжелым шорохом опустился занавес, и зрители зашевелились, словно пробуждались от волшебного сна. Луш увидел, что прекрасная незнакомка что-то шепнула на ухо Торну и встала. Тот невозмутимо кивнул и в очередной раз стал читать программу, словно за время первого акта там могло появиться нечто интересное. Луш крякнул и тоже поднялся с кресла.
— Пойду-ка я, душа моя, прогуляюсь, отдам дань приличиям, — сказал он, — а ты пока кевеи попроси.
Гвель кивнула и хмуро поманила распорядителя. Бриллианты и пошитое по последней моде платье очаровательной спутницы декана привлекли всеобщее внимание, и зрители в основном смотрели на нее, а не на государыню. Гадкая, гадкая девка! Змея подколодная!
Луш спустился в зал приемов при театре, где все тотчас же дружно согнулись в поклонах, и, подхватив с подноса одного из кравчих бокал вина и коротко приветствуя знакомых, пошел по залу, высматривая среди зрителей свою чудесную незнакомку. Кто же она? Держится с осанкой и манерами дворянки, такое не подделать — достигается только воспитанием с детства, но тогда почему не была представлена ко двору? Луш терялся в догадках и в конце концов просто наткнулся на девушку со своей обычной неуклюжестью. Та кушала фруктовое мороженое, с мягкой улыбкой поглядывая по сторонам: видно было, что ей все здесь в диковинку, и она невероятно счастлива.
— Ах! — воскликнула красавица и тотчас же сделала реверанс. — Простите меня, пожалуйста, государь, я не нарочно.
Глаза у нее оказались удивительного цвета густого темного меда. И голос у нее был как мед — мягкий, бархатный, чарующий. Луш небрежно смахнул каплю мороженого, отлетевшую на его парадный камзол, и сказал:
— Это я виноват. Звезда поманила меня, и я кинулся к ней, не разбирая дороги.
Девушка улыбнулась снова и бесхитростно отступила в сторону.
— Сир, тогда я не вправе преграждать вам путь.
Какая же она славная, подумал Луш с тем умилением, которого за ним не водилось уже лет двадцать, и произнес:
— Вы, звезда моя, не только прекрасны, но и скромны. Как вас зовут? Почему я раньше не встречал вас во дворце?
— Софья Стер, ваше величество, — ответила девушка и сделала еще один реверанс, при виде которого у дворцового наставника изящных манер приключилось бы разлитие желчи от зависти. — А во дворце вы меня не встречали потому, что я сирота, и не имею права по бедности быть представленной ко двору.
— Бедность не порок, — Луш предложил Софье руку, и она покорно взяла его под локоть. Вдвоем они неторопливо побрели по залу, и зрители спектакля наверняка уже начали шептаться о том, что его величество нашел фаворитку, и это при молодой жене. — Какое-то варварство, надо будет исправить… Знаете, через две седмицы при дворе будет карнавал, и я настаиваю на своем желании вас увидеть. Вы любите танцы?
Софья пожала плечами.
— Не знаю, ваше величество. Мне не приходилось бывать на балах, — она смущенно вздохнула и опустила глаза. — Если его неусыпность не будет против, то я с удовольствием приду на праздник.
Ну конечно. Его неусыпность. Пусть сидит себе да пьянствует со своими ведьмами, его мнения вообще не спросят. А девушка-то истинное чудо. Дух небесный, ни больше, ни меньше.
Из зала донеслись призывные звуки труб, объявлявших о начале второй части спектакля. Софья вздрогнула и отняла руку.
— Всего доброго, ваше величество, — сказала она, отступая. — Благодарю вас за вашу доброту.
И убежала, словно сказочная Замарашка с бала, оставив своего спутника поразмышлять в одиночестве о тайнах женской красоты. Луш вздохнул и отправился в зрительный зал.
Возле входа в ложу он услышал голоса, в одном из которых узнал супругу — и, надо сказать, Гвель едва ли не открыто с кем-то кокетничала. Луш остановился за складкой занавески и стал слушать, представляя, насколько велик будет конфуз, если его обнаружат в подобной щекотливой ситуации.
— А вы сказочно щедры с вашей подругой. Такие украшения я видела только на женах сулифатских шейхов, и то они носят их не во всякий день.
Луш успокоился. Кто о чем, а Гвель о побрякушках. Забыла уже, дрянь жадная, как ее пинчищами по полу валяли. А вот чего ради Торн сюда забрался? Какие выгоды ищет?