Она хотела отыскать духовное утешение взамен привычному плотскому, но сделала предпочтение в пользу фрикций внушающих, что она все еще жива и, наверное, чувствует что-то кроме отчаяния.
Час безумству и счастью! О бешеная! О, дай же мне волю!
(Почему эти бури и смерчи несут мне такую свободу?
Почему я кричу среди молний и разъяренных ветров?)
…О, отдаться тебе, кто бы ни была ты, а ты чтобы мне отдалась наперекор всей вселенной!
…О, вырваться из цепей и условностей,— тебе из твоих, мне из моих.
…Вытащить кляп изо рта, говори и кричи, что захочешь,
Почувствовать, что наконец-то сегодня я совершенно доволен, и больше ничего мне не надо.**
________________________________
* - Новый Завет. Откровение святого Иоанна Богослова. Глава 21.
** - Уолт Уитмен “Час безумству и счастью”
Упоминаются строчки из Louis Armstrong - What a wonderful world
Комментарий к XV
Большое спасибо тем, кто оставлял комментарии. Люблю.
Это заставило отложить некоторые дела и закончить главу раньше запланированного.
========== XVI ==========
…когда Он создал тебя, лежащей в постели,
Он знал, что делал,
Он был пьян, и Он был сверху,
и Он создал горы, моря и огонь
одновременно
Он иногда ошибался,
но когда Он создал тебя, лежащей в постели,
Он превзошёл всю свою Благословенную Вселенную
- Чарльз Буковски “Да-да” // yes-yes
Некоторые девушки как шоколадные конфеты в красочных обертках.
Ты знаешь, как выглядят шоколадные конфеты, но всегда трепетно разворачиваешь яркую, шуршащую под пальцами фольгу и с замиранием сердца в первый раз пробуешь начинку. Не спеша, чтобы лучше ощутить вкус ликерно-сливочной помадки, крема или нежного суфле. После первой конфеты процесс постепенно теряет свой былой интерес, и отправляешь по несколько конфет в рот за раз, ведь уже знаешь, что тебя ожидает.
Иногда приходит разочарование и за красивой оберткой, броским многообещающим слоганом, получаешь простую сладость с неоправданно высокой ценой. Но иной раз за дешевой карамелью скрыто сокровище, которое хочется еще и еще. Даже когда сводит зубы.
Ты открываешь конфету за конфетой, зная их вкус, и испытывая удовольствие от вкусовых ощущений, а не визуальных.
Девушки в отличие от конфет умело показывают свои достоинства и скрывают недостатки. Облачаются в тонкие кружева и ремешки, взывая к животному желанию, сорвать с себя каждую тряпку, не скрывающую возбужденного тела.
***
В доме ничего не поменялось с последнего визита Пеннивайза. Разве что топор она убрала в комнату, спрятав у изголовья импровизированной кровати.
Ригс кинула сумку с формой в сторону и туда же отправились ключи на цепочке. По-хорошему здесь и воровать было нечего.
На ней была плотная белая блузка с коротким рукавом, наверное, еще из гардероба матери и юбка, которая еле удерживалась на бедрах. Неудачная поездка в юридическую фирму.
Не разрывая зрительного контакта, Молли расстегнула молнию на юбке, позволив предмету гардероба соприкоснуться с дощатым полом.
Она подошла ближе, вставая на носочки почти как балерина, слишком чувственно припадая к губам. Под свободными рубашками и форменными батниками не скажешь, что она тощая, но стоило провести ладонью по изгибам тела, то ощущались лишь кости обтянутые бледной кожей.
Узловатыми пальцами Молли дернула пряжку ремня, не разрывая поцелуя, плавно расстегнула ширинку брюк и прежде чем отстраниться, прикусила нижнюю губу.
Его пальцы скользнули под ткань хлопчатобумажных трусов, которые не вязались с образом сексуальной девушки. Влажно. Некоторые любят пробовать их на вкус как конфету.
Когда ее острые колени коснулись пола, он поднял ее за подбородок, скользкими пальцами очерчивая линию губ в немом приказе открыть рот. Конфеты не пробуют сами себя на вкус, они уже знают свою начинку. Молли тяжело дышала открытым ртом; обжигая горячим, как пар дыханием пальцы, что водили по нижней губе.
Ее глаза были широко распахнуты и болезненно блестели в сумраке комнаты. Бездуховно, грешно по христианским учениям, когда она умело, вобрала член в рот, порождая вопрос о том, сколько раз ей приходилось делать это, чтобы достичь совершенства.
Пеннивайз запустил пальцы в ее волосы слегка сальные у корней. Светлые мягкие как у детей пряди электризовались, соприкасаясь с дешевой синтетикой блузы. Он оттянул одну из них, наматывая на палец, как прочел в ее воспоминаниях.
Нелюбимая племянница делала также, когда ей было несколько месяцев отроду: хватала крошечными пальцами и тянула на себя. Иззи получала по рукам и угрозы, которые не понимала.
Молли не бросилась кидаться с моралями, лишь специально слегка задела зубами головку члена. Словно заряд электрического тока прошелся по его человеческому обличию, и ощутимо твердая земля ушла из-под ног.
Она отстранилась, отползая на коленях назад, не спеша принять вертикальное положение. На припухлой нижней губе осталось немного слюны, напоминающей тягучий яичный желток. Дрожащими пальцами Ригс расстегивала пуговицы на блузе, предоставляя взору угловатую мальчишескую фигуру. Почти подростковую.
Светлые пряди всегда собранные в хвост сейчас скрывали золотым водопадом твердые вишни сосков.
Ее недостатки можно было превратить в достоинства. Облить горячей кровью с головы до ног, окрасить волосы как белые розы в красный цвет, позволить прилипать к груди и каплями стекать ниже. Сделать ее кожу сладкой, пропитать страхом как лучшей парфюмерной водой мира.
Рождение Венеры в неказистой особе из Куинси.
Молли поманила в сторону матраса и с мягкостью во взгляде, пришедшей на смену ярости, бережно помогала ему снять рубашку, откидывая в сторону. Она скользила губами по шее, груди, где предположительно должно было биться сердце, даря нерастраченную нежность, что хранилась в ней годами. Несвойственно переплела их пальцы, оттягивая нижнюю губу в поцелуе.
Бог был в комнате, когда мужчина сказал женщине: Я так сильно люблю тебя.
Обхвати меня ногами, притяни меня.
Притяни меня.
Притяни меня.
Иногда, когда ее сосок оказывался у него во рту она шептала: “О, мой Бог”
Это также одна из форм поклонения Богу.
… Ее бедра двигались, словно хотели растолочь в ступке корицу и гвоздику всякий раз, когда он выходил.*
Вдавливая своим весом, Оно чувствовало каждую ее кость, видело подрагивающие ресницы, чувствовало дыхание. Омерзительное доверие к партнеру, вытесняющее страх.
- Не долби, - прошептала Ригс, прикусывая мочку уха, обучая точно мальчика, что нужно делать.
Она предпочла быть сверху, самостоятельно выбирать темп и как-то неестественно запрокидывать голову.
Человеческими руками Пеннивайз чувствовал жар ее кожи, алую кровь, что реками текла внутри нее, как толчками билось сердце. Он мог просчитать каждый позвонок и вырвать весь скелет, обгладывая кости и наслаждаясь молодым, но гнилым на вкус мясом, если бы захотел.
Равновесие на бедрах, прыжок, наклон, объятия, изгиб руки и сжатие.**
Когда ее губы вновь накрыли его, а узловатые пальцы впились в затылок, Оно могло точно сказать, что Ригс ела в течение дня. Пряности хрустящего багета на завтрак, несколько чашек кофе (последнее было по-ирландски), горький привкус после женских сигарет с отдушками и тех, что были выкурены в машине. Дым пропитал волосы, но с кожи стал почти незаметен, смешавшись с запахом живого тела, пота и геля для душа.
Притяни меня.
Плавное движение бедер сменилось. Она увеличивала темп, вырывая из его губ, скорее рык, нежели стон. Оно скользнуло пальцами по ее бедрам с близко расположенными венами, жалея, что нельзя выпустить когти, вспарывая ей ногу, когда она впивалась ногтями.