Она тяжело сглотнула, ощущая как во рту все пересохло, и позволяет слезам вырваться наружу.
Первая дорожка слез по левой щеке.
Мама.
Мама, помоги. Я совсем одна.
Первая разбивается в полете, оставляя несущественное влажное пятнышко на куртке.
Джейн, вернись, пожалуйста. Ты нужна мне, Джейн. Ты нужна мне. Забери меня, обними меня, пожалуйста. Ты нужна мне. Возьми эти ебаные деньги. Купи еды, любой еды. Полезной или нет. Это не важно. Загони меня вместе с тобой в супермаркет конкурентов и вычитывай состав смеси для приготовления печенья. Купим эти скатерти, чтобы создать уют, к которому я не приучена. Давай, Джейн.
Ригс стерла вторую мокрую дорожку внутренней стороной ладони, не задумываясь, не размажет ли сейчас остатки туши, нанесенной, казалось, вечность назад или блевотины и слюны. Это так неважно сейчас.
Они оставили ее. Мама погасла после смерти отца. Опустила руки, думая, о своем утраченном счастье, которое и без того было таким шатким. Джейн оставила ее. Тоже. Подумала лишь о себе, эгоистичная девчонка. Бросила своего мертвого отпрыска, предпочтя находиться в тени. Мать как дочь. Яблоко от яблони.
А Молли всегда была далека от них. Как подкидыш.
Молли спрятала раскрасневшееся лицо в ладонях. Губы опухли и предательски подрагивают, уродуя ее, а она и так не вышла лицом. Неказистая, не красивая, как свинка, пьянь, проблядь. Это ее реальное лицо без прикрас хорошей сестры и послушной дочери.
Она хотела подавить всхлип и дрожь, которую выдавали плечи, а после сделать вид, что ничего не произошло, но вместо этого взревела словно поганое зверье, которому подкинули яда и заставили подыхать от судорог, разносящихся по телу. Зверье, до которого никому нет дела. Когда-то ручной зверек, живая игрушка, которую любили и лелеяли, а потом за ненадобностью выставили за порог, оставив с разбитым сердцем, которое оказалось даже у подобного существа.
Жалобный скулеж, царапанье двери когтистой лапой, которое перекрывали громким звуком телевизора.
В этом была доля справедливости.
Молли счастливое детство, а Джейн счастливая смерть в неведении.
Пусть, блять, считает себя святой великомученицей, но ни она, ни мать не приложили никаких усилий. Это все их вина! Они сотворили ее такой истеричкой, заставили плясать под их дудку родственных связей. Они!
Она убрала руки от лица, закладывая в свою тупуюголову о том, что поздно думать об этом. Это уже как общеизвестный факт. Ее оставили совсем одну бороться с хаосом.
— Нужен еще один платок? — словно выкованный из металла, Роберт не сдвинулся с одной точки, предпочитая выждать, а после протянуть еще один идентичный кусок ткани, сложенный вчетверо.
Молли недоуменно посмотрела на него с толикой благодарности, принимая этот скромный дар. Могло ли так быть, что она ошиблась насчет него? Ну, сколько же мужчин имело схожие с клоуном черты. А она имела привычку искать в людях только наихудшее, что уже жило в ней самой.
Подобное притягивает подобное.
Ригс промокала уголки глаз чужим платком, отгоняя голос нравоучений матери о том, что у девушки, у будущей леди всегда должен быть собственный и пользоваться чужим невежливо.Она нервно смяла ткань в руке, блокируя голоса мертвых, задумавшись, что нужно быть добрее к людям и не наделять собственным дерьмом, очерняя неповинных собеседников.
Пока не заметила одной важной детали: Грей не отбрасывал тени. Совсем.
Молли приоткрыла рот не то от удивления, не то от ощущения жизни в вечной лжи отрицания того, что вся нечисть, демонические существа, дьяволы — всего лишь страшилка для детей.
Роберт смотрел, будто внутрь нее, перебирал каждое воспоминание в сознании, заполняя новыми и несуществующими, сажая ростки страха. Он протянул две руки, предлагая помочь подняться, и продолжить их путь вперед, гася огни, оставляемые позади.
***
Все началось с того лета, когда его другЗаика Билл со своими сраными друзьями решили поиграть в спасителей этого жалкого мира полного домашней утвари для убоя. Они пошатнули его слаженный уклад жизни, состоящий из того, что приносило Оно какое-никакое удовольствие: есть, спать, видеть сны, есть, спать…
Глупые вредители подарили Оно то, что являлось его вечным козырем в рукаве и чем Оно, не скупясь, одаривало жителей Дерри — злобой, страхом и болью. Порождение страдания от неумелых попыток убить Оно лишь нарушило его собственный «биологический» ритм, заставляя пробуждаться раньше и изредка испытывать одну эмоцию, которая могла быть проделкой кого-тоДругого.
Оно знало всех, кто был в Дерри. Кто родился, прожил здесь жалкую жизнь, смог выжить и умер, не оставив значительного следа в истории. Оно знало Молли еще до того, как она подобно мерзопакостным друзьям Билла Денбро ворвалась без спроса в его обитель, что-то требуя, доказывая, стреляя из своего оружия, которым и обычную вошь не подстрелить.
Блудный ребенок Дерри зачатый в этой округе. Дочь Евы в выблеванной Черепахой вселенной.
Оно меняло маски, человеческий камуфляж, чтобы не появлялось вопросов у тех, чьи умы Оно бессовестно контролировало. Их умы были скудны и не приспособленные для усвоения значительной информации.
Оно питалось детьми, предпочитая власть именно над теми, кто независимо от внешнего облика будет благоговеть или наоборот, бояться. Отрицательные эмоции намного лучше добрых сказок со счастливым концом, в которые так любила веровать здешняя животность, создавшая себе религию, объясняющую возникновение их мира.
Взрывы, рука Господа, происхождение от обезьян.
И никто из научных деятелей даже не рассматривал версию глупой и бесполезной Черепахи, страдающей проблемами с пищеварением в тот день.
Люди считали себя особенными, развязывали войны, прикладывая усилия, чтобы превзойти, друг друга в собственной глупости и лишь вызывали смех. С жителями Дерри все было чуть иначе. Они верили в непревзойденность самих себя, выплескивали ненависть, порождали ярость и безразличие. В последнем зачастую была заслуга Оно, но иной раз эти люди не требовали чужого вмешательства, трясясь за собственные жизни как за нечто ценное.
Оно насмехалось над ними, забирая их детей, их умы и заточая и после смерти в Дерри. Все рано или поздно должны были вернуться сюда, чтобы умереть и оставить часть себя и не обязательно в виде чада.
Истории повторялись, а люди придавались забвению.
Оно не выстраивало стратегий, не бросало костей и не выбирало тщательно жертв. Испуганные дети все равно на один вкус.
Наверное, это и стало той отправной точкой в человеческой жизни Молли, когда все ее дела пришли в упадок, а у Оно проснулся повторный интерес, а не страх как это было с Заикой Билли.
Двое детей с разницей в возрасте, но не в воображении.
Тогда девчонка увидела в нем обличье, которым пугала ее тетка, а ее мать своего бывшего возлюбленного и отца собственного отпрыска, но после и фантазия покинула ее, а Оно приняло вид, в котором чаще всего появлялось на людях. Старшая попросила жизни взамен на свою, что послужило новым примером эмоции для Оно, которую называли «материнской любовью» или «самопожертвованием».
Оно не испытывало эмоции, но всегда мастерски имитировало их присутствие. Продолжение этой сказки было известно. Молли полная решительности забавляла глупостью и стала личной артисткой импровизированной комедии. Ее можно было забрать тоже. Жизнь, тот сгусток энергии, именуемый душой и запереть навеки в цирковом шатре как лучшую игрушку.
Без веры не обошлось.
Остальные верили в собственные кошмары, а друзья Билла Денбро в непобедимость и древнюю природу Оно. Молли была твердо уверена в его человеческой сущности, обман зрения, иллюзию, последствия попойки, но не во что-то оное. Оно показало даже слабую тень мертвых огней, преследуя цель взглянуть на эту чертову вселенную его «глазами», затеряться среди них и погаснуть.