— Вау! — Джейн рассчитывала на фокус с монеткой, оторванным пальцем или зажигалкой из носа или уха. — Блеск! А еще сможешь показать…
Она не успела договорить, как раздался сигнал автомобиля. Они сошлись на том, что через каждые пятнадцать минут она будет сигналить ей, напоминая, что водитель может скоро вернуться и запросить за простой.
А еще у нее самолет в половину четвертого утра и такси прибудет аккурат в полночь или в половину двенадцатого, чтобы довезти ее до Бангора, а потом предстоит провести какое-то время с семьей без возможности сбежать в нужный момент.
— Слушайте, мне пора, — в извиняющемся тоне сообщила она, втаптывая когда-то столбик пепла в землю, предварительно сброшенного щелчком с тлеющей сигареты. — Нана уже заждалась меня.
— Нана?
— Ну, я ее так называю. Она не моя бабушка, конечно,* но это не отменяет того факта, что я так обращаюсь к ней. Правда, она ненавидит это, но звать по имени как-то странно, — (при незнакомцах), — Тем более я считаю ее своей бабушкой так, что все в порядке.Она сделала слишком много для нашей семьи.
В этом была доля правды.
Так раньше говорила мать, когда ссылала ее на пару недель жить отдельно. Джейн бунтовала, топала ногами и всхлипывала, что хочет провести это время с матерью, а не с женщиной, которая даже не ее бабушка, пусть иногда и хорошо относится к ней. Поддаваясь воспоминаниям о детстве, она помнила только ее и отрывками старшего брата, который вечно все портил. Нана провела с ней достаточно времени, чтобы успеть нахвататься всевозможных выражений, колких фразочек, которые с годами стали неотъемлемой частью собственного образа наравне со страстью к сигаретам «Лаки-Страйк» и склонностью к пессимизму.
Джейн прикоснулась к кожаной спинке инвалидного кресла, сдерживаясь, чтобы не отпрянуть, как если бы ее ударило током.
Это была недорогая портативная модель, которая появилась, наверное, лет пятьдесят назад и напоминала марсианский вездеход. Прикованные к креслам чаще отдавали предпочтение моделям с электроприводом, но она отказалась. Сказала, что это не про нее, а еще то, что она будет танцевать, если захочет хоть до девяноста.
С этим, конечно, погорячилась и иной раз ее старческие руки дрожали, когда она опиралась на трость. Всему виной возраст.
Джейн каждый раз ощущала приближение смерти, смотря на морщинистое женское лицо, и чувствовала страх того, что однажды и ей суждено проснуться старой телом, но жаждущей жизни душой и нагрянут нежданные воспоминания о годах ушедшей молодости, побуждающие гоняться за нелепыми призраками прошлого.
Лучше не думать об этом. Хизер говорит, что это приближение старческого маразма, когда начинает казаться что-то из религиозных сказок, а в худшем случае, ходишь под себя, забываешь поесть или измазываешь стены дерьмом.
— Вам помочь? — он почти поравнялся с ней, и это показалось слишком навязчивым вниманием со стороны незнакомца, а возможно, она сама была не в настроении, чтобы источать дружелюбие к окружающему миру. Сам город навевал какую-то тоску. — Я — социальный работник и это моя обязанность.
Джейн хмуро посмотрела на него, желая придраться к мелочи, которая служила отталкивающей, но не могла найти ни одной зацепки. К черту.
— Спасибо, конечно, но у нас все есть, — она выделила голосом «нас», стараясь показать то, что это не просто одинокая старушка, которую можно попытаться обмануть и уйти безнаказанным. — Доебщиков никто не любит, а вас пошлют сразу. Даже с благими намерениями. Но, — Джейн остановилась, чувствуя, как колесо инвалидного кресла соприкоснулось с мелким камушком на дороге. — Вы не оставите свой номер? Я хочу знать, что с ней будет все в порядке.
Грей протянул ей смартфон последней модели, который она видела в кубе на Пятой Авеню (Дерек сказал, что на такую модель сосать и сосать), пропуская мысль о том, что должно быть социальные работники зарабатывают достаточно даже в подобной дыре, а ее новый знакомый сломал кому-нибудь ребро, пробегая в «Черную пятницу».
— Как вы сказали? — Роберт наклонился к ней чуть ниже, подняв воротник своего пальто, когда Джейн ударила ладонью по багажнику автомобиля. — Как ее зовут на самом деле?
Она нахмурила светлые брови, потеряв суть, словно их прошлый разговор был вечность назад. Ах, да. Нана.
— Молли, — имя прозвучало как-то не так. –Мисс Молли Ригс.
Говорят, что надо жалеть женщину, которая так и не вышла замуж за свою долгую жизнь.
***
— Пиздец, — прозвучал многозначительный вердикт Джейн, решившей осмотреть дом, начиная с кухни и заканчивая комнатами. — Ты серьезно решила жить здесь? Здесь?
Молли хмыкнула себе под нос, не отрывая взгляд от серости, затянувшей Дерри. Она стояла у окна, прислонившись к холодному стеклу лбом, справляясь с приступами ностальгии и в тайне надеясь, что скоро все закончится. Молодой голос приводил в чувство и словно повторял позабытые фрагменты вновь и вновь.
— Может, все-таки хватит прошлого? На худой конец и в этой щели в заднице Америки можно отыскать гостиницу, а после первым рейсом до дома.
Джейн не унималась как когда-то сама Ригс. Она хотела прервать ее пылкую речь обо всех плюсах гостиницы банальной, но очень правдивой фразой: Я уже дома.
Здесь все было прежним.
Молли казалось, что на кухне тлела сигарета в чужих руках, а она сама перемещалась из комнаты в комнату, припрятав за спиной топор, который должно быть уже сгнил. И пыль кружила в воздухе, словно в вальсе как в «Розе и короне» или еще где-либо.
Матрас все еще был на грязном полу. А занавески, изрядно поеденные молью или временем, говорили о старой хозяйке, которая хотела облагородить все, что могло придать уют. В своем последнем пристанище Молли ничего не делала. За нее работу выполнял дизайнер, который предложил вариант какого-то сраного Версаля, где не хватало только слуг, и мастерски воплотил это в жизнь, придав жилищу искусный и одновременно искусственный внешний вид.
Но в Дерри все было иначе.
Те же зеркала, где отражения раньше были моложе, а еще неизменные пыль, грязь, ветхость.
Другими словами — старость.
— Как ты думаешь, кто здесь жил, кроме бомжей? — Джейн отчасти успокоилась, заметив, что на ее выпады нет никакой реакции, брезгливо присела на край стола, собрав всю пыль со столешницы. — Ты же знала этот город раньше. Дерри твоего детства, блять.
Мать бы уже пригрозила прикусить язык и подбирать выражения, а отец дополнил, что эта черта не красит девушку. Дерек — блудный бойфренд, планирующий поступление стипендии и грантов от Джульярдской школы порицал невежеством. При такой-то, блять, невъебенной семье, в частности матери.
— Все кто жил здесь — мертвы, — Молли развернулась (хотелось, как и раньше на каблуках, но сейчас все движения были не так быстры еще и от трости, на которую приходилось опираться в последний месяц), посматривая на старый холодильник, предусмотрительно отключенный от сети. Кажется, там должны были сохнуть старые рисунки, если она их не переложила или не уничтожила.
— Смотри-ка, — Джейн вынула из кармана пальто сигарету, печалясь, что зажигалка осталась где-то в квартире любовника (парня, с которым она несколько раз изменила Дереку, исходя из собственной глупости), а включать машину ради прикуривателя показалось неразумным. Жаль, что этого сраного фокусника не было поблизости. — Кто заговорил. Я уж подумала, что ты там подохла от захлестнувших воспоминаний.
Это были не пробелы в воспитании.
Все, что Молли окрестила после «лютым пиздецом» началось к пятидесяти, когда она зареклась меньше думать о Дерри и штате Мэн, будто бы те никогда и не существовали. Выдуманный призрачный город, который если и существовал, то давно забыт. Боже, пусть все о нем позабудут!
Ей потребовалось двадцать семь лет, чтобы вся картинка, которая и раньше являлась во снах, сложилась воедино, обезображенная и леденящая в жилах кровь. Утром причудливая фантазия рассеивалась как туман за окном, хоть вычеркивай ночи или перепрыгивай по часовым поясам как по гладким камушкам в надежде не застать ночь.