— Я не хочу затеряться в мертвых огнях.
Боже, да позволь же ты умереть от чего угодно! Рак, сифилис, СПИД, сердечный приступ, пневмония. От чужой, но родной руки, у обладателя которой бьется сердце (такое же, как и у нас!) и реки артерий. Пусть это будет быстрая и безболезненная смерть, как у всех людей, что умирали веками напролет.
Только не мертвые огни. Не то место, где не отыскать покоя, оказавшись вечным сгустком энергии в метавселенной.
Если, конечно, у нас у всех не единый конец.
Они оба боялись этого. Она боялась снова оказаться в той иллюзии цирка, а он там, где уже был когда-то. В той материи, плоскости, времени, вселенной, животном супе времен? Как писатель Уильям был ни на что не годен.
(Никогда больше не пишите Ваши книги)
— Я тоже, Молли, я тоже.
***
Джейн хлопнула ладонью по колену, победоносно взмахивая рукой с зажатым смартфоном.
— Я заказала нам пиццу и тебе минимальный набор не скоропортящейся еды, чтоб ты тут с голоду не подохла. Можешь гордиться своей мамочкой, — она засмеялась собственной шутке, стряхивая свободной рукой невидимую пыль с плеча.
В помещении было достаточно света из-за той доброй дюжины свечек с различными запахами и нескольких светильников, которые были собраны ею для Наны. Джейн догадывалась, что Молли не возьмет с собой ничего действительно необходимого и уютного, а предпочтет набрать откровенного мусора, жаждущего антикварного магазина.
— Тебе нужно будет поспать перед приездом такси. Иначе завтра будешь чувствовать себя разбитой.
Несвойственное проявление доброты и заботы, будто бы Молли на самом деле было не все равно. С годами она стала слишком сентиментальной.
— Оу, Нана, ты становишься душенькой!
— Если бы не моя врожденная скупость, то я бы избила тебя этой ебаной палкой до посинения, чтоб потом еще неделю не могла сидеть.
Джейн усмехнулась под нос, рассматривая темноту за окном, в надежде, что скоро прибудет мальчишка-курьер.
Нана.
Молли ненавидела это прозвище. Оно было самым отвратительным из всех, которые приходились на ее душу. Лучше уж быть крысой, чем Наной. Она ей не ровня. И не родня.
Все началось с обычной руки помощи, когда Молли решилась помочь одной из девочек, обучавшейся под руководством ее коллег. Ригс было тридцать, и она тратила все свободное на свою школу, где были все популярные на тот момент танцевальные направления. Сама она все еще занималась растяжкой и училась танцевать на каблуках. Не из-за карьеры.
Анастазия, которую все упорно звали Анастейшей, а она сама предпочитала вариант Хизер была ее собственным проектом. Почти что Галатеей, талантливой детской тенью самой Молли, которая собиралась все забросить из-за ультиматума родителей и навязанного стремления выучиться на политолога.
Ригс со своим врожденным упорством и нацеленная на результат была готова оплатить любое учение, чтобы почувствовать себя создателем. Созданная чтобы создавать, она победила и здесь с какой-то легкостью, которая перестала радовать довольно быстро, но Хизер оставалась лучшей.
Лучшей Одиллией, лучшей Одеттой, лучшей Жизель, лучшей Кларой.
Хизер называла ее матерью.
А Молли посещая выступления, заламывала пальцы и превращала программку в горстку порванных бумажек. Хизер считали совершенством, идеальной балериной, которая достойна была большего. Всегда большего.
Ее фигуру, ее идеальные фуэте, которые она могла докрутить до тридцати пяти, не покидая «почтовой марки», мягкую улыбку и шелк волос, который умудрялись замечать и чувствовать те, кому предначертано восседать на галерках.
Хизер была предназначена для сцены и только для нее, а в простом быту, жизненных трудностях, общении с социумом, который не был заполнен балетмейстерами или балеринами она никогда не сталкивалась.
Вышла замуж, родила двоих детей (вопреки убеждениям Молли, что это не самое лучшее решение на вершине славы) и была счастлива, оставив их на нянек. Не идеальный, но хороший муж-француз, который предпочитал заниматься семейным делом и продвижением сетевого бизнеса, который почему-то вновь оказался на пике популярности.
Молли тогда никак не проявляла себя в качестве няньки. Ей тогда и пятидесяти не было, чтобы тратить себя на чужого ребенка, а тем более мальчика, которому она понятия не имела, что можно сказать.
Она дарила ему какие-то развивающие наборы по совету продавщиц в детских отделах, как это делают дальние родственники, и предпочитала находиться в тени, не приставая с поцелуями и объятиями.
И Джексон был благодарен ей за это.
Истории стали повторяться, когда Хизер родила девочку и попросила у Молли совета по поводу имени, считая, что давать ребенку какое-нибудь особенное имя — наказание.
« — Я хочу назвать ее как-то просто и по-американски, чтобы больше не было никакой Анастазии.
— Джейн. Назови ее Джейн. Английское имя»
Девочка была другой. Эта Джейн была почти как сама Молли, когда ей было пять.
Своенравная. Упорство и грубость к ней пришли чуть позже.
Иной раз ее поступки оправдывали недостатком материнской любви и внимания, но Молли считала, что ей не хватало ремня. Джейн была милой девочкой лет так до четырех, когда не слезала с колен женщины, которую позже назовет Наной, но что-то в ней испортилось.
Дьявол вселился.
Она возвращалась со ссадинами на руках и щеках, грезила подсыпать стекла конкуренткам в пуанты и начала критиковать собственную мать, называя ту слишком неповоротливой для примы. Джейн не была обижена жизнью, обделена, не осиротела в шесть или двадцать.
Родители делали для нее слишком много, чтобы та смогла когда-то перенять «корону» матери в балете и стать лучшей, но она уходила в дебри своенравия. Молли не учила ее напиваться до посинения, курить травку и говорить, что когда-нибудь она порвет свидетельство о рождении, чтобы только не знать свою мать. Ригс было страшно, будто бы это было ее собственное отродье, возненавидевшее ее за пороки.
Но Джейн не чаяла души в своей Нане, выбрав ее единственным кумиром.
В юном создании Ригс видела свои проступки со стороны. Грязь случайных быстрых связей, порочность, циничность, тщеславность, эгоизм. Подбирай любой синоним и это будет часть другой Джейн, которая в шестнадцать лет перед получением прав решила изменить фамилию, надавив на родственников.
Она вбежала к ней в каком-то неопрятном тряпье, которое сплошь пропиталось травкой, и прыгнула на кремовый диван в грязных ботинках. Джейн еле сдерживала приступ гогота, но старалась не обнажать зубы и брекеты, затаив обиду, что отец предпочел обычные металлические, сэкономив на ней и лингвальной брекет-системе.
— Всегда ненавидела свою фамилию, — сдавшись под раздражительным взглядом, пробубнила она, протягивая недавно полученное водительское удостоверение на новое имя. — Никто теперь не сравнит меня с ней. Я — не она.
Так появилась очередная Джейн Ригс, подавшая единственный урок своему идейному вдохновителю.
Благими намерениями вымощена дорога в ад.
***
— Когда я лежу на полу, то мне кажется, что сейчас вечеринка у Дерека, — подметила Джейн, устроившись на матрасе в старой комнате Молли.
В помещении было чертовски холодно и сыро, отчего Джейн предпочла остаться в верхней одежде. Молли оставила свое пальто на стуле, решив, что так все напоминает ей прошлый интерьер.
Ей было необходимо вернуться в эту комнату.
Она лежала рядом, чувствуя, как тянет холодом с пола и легко застудить все, что возможно в этом аварийном здании. В двадцать мысли об этом не приходили в голову. Или не задерживались там.
Когда-то Молли лежала так рядом с Иззи, а еще когда-то рядом с Джейн в Куинси и рядом с Робертом Греем, который видел в ней пустоту и паразита. Теперь с ней была другая Джейн. Прекрасная и юная Джейн, унаследовавшая черты обоих родителей. Она смотрела в экран смартфона, набирая кому-то сообщения, и лукавая улыбка Будды играла на ее губах, а после, отложив гаджет в сторону, посмотрела на нее, пытаясь понять что-то в сумасбродном поступке пожилой женщины.