Анджелка стала слушать очень внимательно. Этого поворота сказки она еще не знала.
— Боги решили: для чего нам самим трудиться, если есть человек? Если он сможет делать за нас то, что до сих пор делали мы? Надо только научить его, ведь он этого достоин, ибо сколько ни странствовали мы, не нашлось никого более подходящего, чем он.
Боги задумали: если уж первый везде и всюду — человек, то он им и останется, и в него надо вложить то, что они хотят в нем видеть. И как знать, когда-нибудь и он сослужит им службу, и он защитит их. Боги тоже нуждаются в защите.
В углу кашлянули, светильня затрещала особенно громко. Вошел и остановился у двери еще кто-то. В словах бабушки было что-то завораживающее.
— Боги работали. Это было трудно — сделать из возомнившего о себе человека послушное и разумное орудие. Против богов были гордость и чванство человеческие. Но боги были хитры — злые боги. Они наслали на род людской беды и болезни, войны и голод и сделали так, что выстроенное и созданное людьми перестало служить им. И стали наблюдать, как люди справятся со свалившимися напастями. Боги действовали с дальней мыслью. Но и тогда не пришли к ним люди, и боги, решившие стать добрыми, но все те же хитрые боги, сами явились к людям и сказали: «Ваше солнце скоро погаснет. Вы погибнете. Вас зальет огонь, а пепел затем обратится в лед. Но мы можем помочь вам, мы сделаем так, что ваш дом, ваша обитель, мир, в котором вы живете, сохранится. Вы будете странствовать всюду, и всюду рассказывать, какие у вас хорошие боги». И люди согласились…
— Бабушка Ки-Ту, а почему мы не странствуем? — спросил тот же писклявый голосок. Тут же прозвучала затрещина нетерпеливому от кого-то из ребят постарше.
— Отправились люди в свое великое странствование. Многое они повидали, и многие повидали их, — продолжала Ки-Ту. — И повсюду, где побывали они, оставался след их богов. Немало новых мест появилось, где славили богов человеческих, забывая иных, собственных, бывших прежде. Хоть люди исправно выполняли возложенное на них, на всякий случай боги отправили с ними своих соглядатаев, чтобы те во время замечали нерадивых. И прекращалось тогда странствование людей. На веки вечные они приковывались к какому-нибудь острову на бесконечном пути, и не было им оттуда выхода. Но таких случаев было мало, и все они произошли в незапамятные времена… Бабушка Ки-Ту приоткрыла черные щелки глаз. История кончалась.
— И так и странствуют добрые люди и несут весть о своих богах. Когда-нибудь, возможно, они принесут эту весть и нам…
Все зашевелились. Послышались приглушенные голоса, возня.
К Ки-Ту вышла Доня, прямая внучка, что жила при бабушке постоянно. Голова Дони, по обыкновению, была повязана черным гладким платком до того плотно, что он казался наклеенным. Она подала чашу, и бабушка отпила душистого горячего настоя.
С замиранием сердца Анджелка решилась на то, чего никогда не делала ни на рассказных вечерах, ни вообще при большом скоплении народа — в основном сверстников, потому что при взрослых ей было как-то свободнее. Она спросила из своего заднего ряда:
— Бабушка, а как они странствуют? Ну, эти люди?
Если боги сохранили им их дом, значит, они странствуют прямо в нем?
— А-а, — глазки Ки-Ту раскрылись пошире, — Солнечная! Ты стала редко навещать свою бабушку. Да, Анджи, им позволено было отправиться прямо в собственном доме, как он есть, с утварью, стадом, запасами воды и пищи. У тех давних людей был хороший, богатый дом. И еще боги научили их многому, чего люди прежде не знали. И назывался их дом чудно и красиво — Земля…
При виде Анджелки, вставшей у стены, многие из повернувшихся к ней ребятишек начали корчить рожи, высовывать языки, преувеличенно раскачиваться, передразнивая ее неровную походку. Пополз ехидный шепот: «Солнечная-дворничная, никуда-не-годнич-ная… Гуляй-нога, хромай-нога… Чапа колченогая…».
— Бабушка, а может, они уже пришли к нам? Может быть, они придут совсем скоро? — Анджелка изо всех сил старалась не замечать рож и не слышать шепота.
— Не-ет, Анджи, навряд ли. Хотя кто знает, когда я слушала свою бабушку, я тоже верила и надеялась, что они вот-вот придут к нам. Но путь их долог, остановок множество, а Земля — только одна… А ну, замолчите, баловники! Сядь на место, а то ничего больше не стану рассказывать! — прикрикнула она на совершенно голого мальчишку, что прыгал, тряся стручком, и показывал, как у колченогой Анджелки вырастают еще и рога.
Анджелка выскочила на снег снаружи под писк, визг и улюлюканье. На ресницах вскипали слезы. За захлопнувшейся дверью послышалось: «Бабушка Ки-Ту, расскажи что-нибудь поинтереснее!» Это просил один из молодых охотников. «А что же тебе рассказать, сынок?» — «Ну, про то, как Великий Охотник Кариб сразился сразу с шестью чапанами и взял шесть шкур, и женился на шести красавицах!» — «Ну хорошо, будь по-твоему, сынок, слушай. Слушайте все. Жил да был знатный охотник, и равного ему не было…»
Анджелка вытерла горящее лицо снегом. Метель разыгралась к ночи, но домой идти не хотелось. Не обращая внимания на секущие порывы, по улицам еще ходили горожане, идя по своему делу или прогуливаясь просто так. Проехала повозка, запряженная парой чап, двое подростков прогнали небольшое стадо ульми. Анджелка поспешно отвернулась, чтобы не началу-дразнить.
Она решила, куда пойдет. Припадая на короткую ногу, заспешила в сторону особенно освещенной Первой Подгорной, упиравшейся в площадь, где находился Управный дом. Возможно, отец ее там.
И вдруг сквозь свист метели и холод ей почудился нестерпимо жаркий огонь. Впереди, по бокам, сзади. В посвист ветра вплелся незнакомый шипящий звук. Анджелка остановилась, тряхнула головой, и все пропало.
Но она как будто слышала. Прямо рядом с собой, сбоку или из-за спины.
Город-под-Горой
Только на отрогах, куда ее водил Роско, Анджелка впервые увидела звезды и узнала о том, что они такое. Она поверила Роско и все сразу поняла. Так получалось, что всякий раз он брал ее с собой под вечер. Его «шарик» прилетал к нему на малое время, и Роско о чем-то советовался с ним. Анджелку Роско внутрь не звал.
Над самим Городом почти никогда не бывало спокойного ясного неба. Серые лохматые тучи ползли с Горы, с самой вехней кромки, также открывавшейся редко, и закручивались вокруг Города снежными спиралями. С окраины увидишь, как они стелются над белой равниной, и в узком пространстве меж снегом и спустившимся к нему небом бегут-бегут вереницы перекати-мхов. Возле рогаток, закрывающих дорогу в Город, горят чаши неочищенного жира, ветер рвет оранжевое пламя и вбивает его в снег тут же, рядом. И только огненные сполохи играют на камне стен, которыми отгородились от степи крайние дворы.
А над Городом, жмущимся к отрогам, высится, простирается в обе стороны Гора, и невозможно охватить ее взглядом всю за раз.
Но Анджелка шла в противоположном от окраины направлении. Она вообще не любила крайние улицы, главным образом потому, что стояли там в основном дома охотников, тех, что постоянно ходили в степь, а их дети отличались особенной вредностью и даже жестокостью по отношению к ней, хромоножке. Там ценилась сила, равно что у мальчиков, что у девочек, и игры там были соответствующие. Даже не все братья Анджелки осмеливались захаживать в Охотничью окраину.
Зато у нее было много знакомых среди оружейников и кузнецов, и она, бывало, часами простаивала на пороге их кузен, наблюдая за жаркой и трудной работой. Ее отсюда не гнали. Металл был редкостью в Городе, его находили далеко у самой Горы и еще дальше очень немногие. Несколько семей, знавшие заветные места и тропы к ним, ревниво хранили свои секреты, а за добытый и перекованный металлл брали недешево. И, однако, у Анджелки уже было блестящее светлое ожерелье из металлических плоских бусин, и монисто в шесть рядов, и согнутая гладкая полоса, которую можно было надевать, как браслет.