Ребекка (овладев собой). Никогда больше не заговаривай об этом. Я никогда не буду твоей женой.
Росмер. Что! Никогда! Или ты думаешь, что никогда не смогла бы полюбить меня? Да разве в нашей дружбе нет уже проблесков любви?
Ребекка (закрывая в ужасе уши). Не говори так, Росмер! Не произноси этого!
Росмер (схватив ее за руку). Да, да... в наших отношениях есть зерно любви, готовое пустить росток... О, я вижу по твоему лицу, что и ты это чувствуешь. Разве нет, Ребекка?
Ребекка (овладев собой, снова твердо). Слушай. Вот что я скажу - если ты будешь настаивать, я уеду из Росмерсхольма.
Росмер. Уедешь! Ты! Не можешь. Это невозможно.
Ребекка. Еще невозможнее мне - стать твоей женой. Никогда в жизни не бывать этому. Я не могу.
Росмер (пораженный, смотрит на нее). Ты говоришь: не могу. И так странно. Почему же ты не можешь?
Ребекка (схватив его за обе руки). Дорогой друг... и ради тебя и ради меня - не спрашивай почему. (Выпускает его руки.) Так-то, Росмер. (Идет к двери налево.)
Росмер. С этой минуты у меня будет один вопрос - почему.
Ребекка (оборачиваясь). Тогда все будет кончено.
Росмер. Между нами?
Ребекка. Да.
Росмер. Никогда между нами не может быть кончено. Никогда ты не уедешь из Росмерсхольма.
Ребекка (взявшись за ручку двери). Нет, я, пожалуй, и не уеду. Но если ты будешь еще спрашивать - все-таки все будет кончено.
(*790) Росмер. Все-таки кончено? Как же так?
Ребекка. Да. Я последую за Беатой... Теперь ты знаешь, Росмер.
Росмер. Ребекка!..
Ребекка (в дверях, медленно наклоняя голову). Теперь ты знаешь! (Уходит, затворяя за собой дверь.)
Росмер (как потерянный, глядит ей вслед и говорит про себя). Что же... это... такое?
(*791)ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Гостиная в Росмерсхольме. Окно и дверь в переднюю открыты. Солнечное утро.
Ребекка, одетая, как была в первом действии, стоит у окна, поливая цветы. Ее вязанье лежит на кресле. Мадам Хельсет, с метелкой и тряпкой, обмахивает и вытирает пыль с мебели.
Ребекка (после небольшой паузы). Странно, что пастор сегодня так долго не спускается вниз.
Мадам Хельсет. Ну, он ведь часто так. Да теперь, верно, уж скоро сойдет.
Ребекка. Вы его видели?
Мадам Хельсет. Мельком. Когда я принесла ему кофе, он одевался у себя в спальне...
Ребекка. Я потому спрашиваю, что вчера ему нездоровилось.
Мадам Хельсет. Да, это заметно было. Хотелось бы знать, не вышло ли у них чего с шурином.
Ребекка. Что же такое, по-вашему, могло выйти?
Мадам Хельсет. Где ж мне знать. Пожалуй, это Мортенсгор рассорил их.
Ребекка. Очень возможно... Вы немножко знакомы с этим Педером Мортенсгором?
Мадам Хельсет. Вот уж нет! Как можно, фрекен! С таким-то?
Ребекка. То есть потому, что он издает такую гадкую газету?
Мадам Хельсет. Нет, не только из-за этого... Фрекен, верно, слыхала, что он прижил ребенка с замужней женщиной, от которой муж сбежал?
Ребекка. Слыхала. Но это, кажется, давно было, задолго до того, как я сюда приехала.
(*792) Мадам Хельсет. Еще бы! Он тогда совсем еще был молоденький. И ей-то бы впору было быть поумнее его. Он было и жениться на ней собирался. Да куда! Разве позволили? Ну и солоно же пришлось ему потом, поплатился за это... А потом он вдруг как-то в гору пошел. Теперь, говорят, многие ходят к нему на поклон.
Ребекка. Да, маленькие люди охотнее всего прибегают к нему со своей бедой.
Мадам Хельсет. Ну, пожалуй, и не одни маленькие...
Ребекка (украдкой поглядывая на нее). Разве?
Мадам Хельсет (около дивана, усердно обмахивая метелкой и вытирая пыль). Пожалуй, и такие, на каких ни за что никто и не подумал бы, фрекен!
Ребекка (возясь с цветами). Ну, это вам только так кажется, мадам Хельсет. Вы же не можете знать ничего такого наверное.
Мадам Хельсет. Вот как? Фрекен думает, что не могу? А вот могу. Коли на то пошло, так я сама раз носила письмо Мортенсгору.
Ребекка (оборачиваясь). Да неужели?
Мадам Хельсет. Право. И письмо-то было вдобавок написано здесь, в Росмерсхольме.
Ребекка. В самом деле, мадам Хельсет?
Мадам Хельсет. Ей-богу! И на такой тонкой бумаге. И запечатано самым лучшим красным сургучом.
Ребекка. И вам его доверили снести? Тогда, дорогая мадам Хельсет, не трудно угадать, от кого оно было.
Мадам Хельсет. Ну-у?
Ребекка. Разумеется, кто же это мог быть, как не бедная фру Росмер в своем болезненном состоянии.
Мадам Хельсет. Это все в ы говорите, фрекен, а не я.
Ребекка. Но что же было в этом письме? Впрочем, откуда же вам знать.
Мадам Хельсет. Гм!.. Пожалуй, все-таки и это было бы возможно.
Ребекка. Так она вам сказала, о чем писала?
Мадам Хельсет. Нет, этого-то она не сказала. Но когда тот, Мортенсгор, прочел письмо, он принялся выспра-(*793)шивать меня и вдоль и поперек, ну, я и могла смекнуть, в чем было дело.
Ребекка. В чем же? Ну, милая, славная мадам Хельсет, скажите!
Мадам Хельсет. Нет, нет, фрекен. Ни за что на свете.
Ребекка. Ну, мне-то вы могли бы сказать. Мы с вами такие друзья.
Мадам Хельсет. Боже меня сохрани сказать вам хоть что-нибудь об этом, фрекен. Скажу только, что бедной больной вбили в голову очень дурные вещи и больше ничего.
Ребекка. Кто же, кто вбил ей это в голову?
Мадам Хельсет. Нехорошие люди, фрекен Вест. Нехорошие люди.
Ребекка. Нехорошие?..
Мадам Хельсет. Да; и еще раз повторю: очень нехорошие люди.
Ребекка. А кто же они, как вы думаете?
Мадам Хельсет. О, я-то знаю, что думаю. Но боже меня упаси!.. Известное дело, в городе есть одна такая особа... гм!..
Ребекка. Я вижу, вы намекаете на фру Кролл.
Мадам Хельсет. Да, она таки себе на уме. Передо мной всегда нос задирала. И вас никогда не жаловала.
Ребекка. По-вашему, фру Росмер была в полном разуме, когда писала это письмо Мортенсгору?
Мадам Хельсет. Да ведь разум - мудреное дело, фрекен. А только совсем сумасшедшей она не была, по-моему.