Раки подбирались к куканам и отстригали у плотвы хвосты. Мы хватали их за усы, и они, молитвенно сложив клешни, притворялись мертвыми.
Иногда во двор прилетал удод.
Иногда появлялись тучи, которые шли с юго-запада и почти касались тополя в палисаднике. На землю падал теплый летний дождь.
Под крыльцом жили старая жаба и уж. Уж, развернувшись, как Степкин кнут, поглядывал масляными глазками. Мы приносили ему в блюдечке молока. Он его мгновенно втягивал и уползал под крыльцо, а жаба еще долго сидела с закрытыми глазами и ловила с крыши редкие капли.
Иногда к нам во двор прилетал удод — голландский петушок, как его называли деревенские ребята. Осмотревшись по сторонам, он вытягивал шею и утверждал: «Худо тут!» Это он, конечно, прибеднялся. На самом деле ему было во дворе вовсе не худо. В старой сковородке всегда была вода, а в корытце — зерно.
Наш отпуск подходил к концу. Перед отъездом мы провели «инвентаризацию» того, что узнали. И остались довольны. Месяц прошел не зря.
В. Капустин
ВСТРЕЧА У «ХАТКИ»
Мы шли с приятелем вдоль поросшего ивняком и черемухой берега речушки Куштумги в надежде отыскать укромное местечко для рыбалки. Рыболовы, которых на ближайших озерах видимо-невидимо, обошли своим вниманием эту живописную мелководную речку. А зря. Может, здесь и не такая щедрая рыбалка, как с лодки на озере, но зато какое удовольствие сидеть с удочкой в тени черемушника, смотреть на ледяные струи бегущей с гор речушки и в награду за терпение получать хариуса или форель. Очень редко форель встречается в наших местах, но в Куштумге есть.
Заметно смеркалось, когда мы набрели на укромный уголок возле небольшой заводи. Я сбросил на землю рюкзак. И вдруг мой приятель замер на месте и приложил палец к губам.
— Не шевелись, спугнем, — еле слышно прошептал он. — Я присмотрелся и увидел над зеркалом заводи островок — нагромождение сучьев, веток, бревен. Вдруг возле него показались две головки каких-то зверьков, довольно быстро приближающихся к берегу. Вскоре вышли на траву и стали отряхиваться.
До этого я видел бобров только в кино или в книгах, а тут эти удивительные зверьки были шагах в восьми-десяти от нас. Мы замерли. Один бобер, отряхнувшись и повертев головой, словно прислушиваясь, направился к стоявшей неподалеку осинке, а второй не спешил. Опершись на чешуйчатый хвост и на задние лапы, он стал тщательно, не спеша умывать мордочку.
А первый уже принялся за дело. Он обхватил осинку передними лапами и с усердием начал ее грызть. Время от времени он останавливался и прислушивался. Работа подвигалась заметно. Вскоре к нему на помощь пришел и сородич. Он принялся за осинку с другой стороны. Стало уже совсем темно, и в лунном свете мы с трудом различали ночных работяг. А тут еще комарье разбушевалось! Тучами заходило. Никакого спасу нет. Но не шевелись: зашуршит куртка… И вдруг мой приятель громко чихнул! Бобров как ветром сдуло, только лунные круги забегали по воде.
— Ты что, — заворчал я с досадой, — сам предупреждал, а тут чихать надумал.
— Да, понимаешь, комар… — И он снова принялся чихать.
Оставалось только рассмеяться.
Мы решили не беспокоить ночных тружеников и отошли подальше, а потом, сидя у костра, я услышал увлекательный рассказ об этих зверьках, об их повадках и необычном трудолюбии.
…Сейчас у нас на Южном Урале сотни бобровых поселений. В одном Ильменском заповеднике по рекам, ручьям, озерам и болотцам более 400 бобров живет. А ведь не так давно их у нас совсем не было. Считалось, что не могут они жить на Урале из-за суровых зим. Но вот в 1948 году из Воронежского и Окского заповедников привезли в Ильмены 22 зверька. И они сразу же стали строить хатки, а вели себя так, словно тут и жили. Тайна такой мгновенной акклиматизации открылась гораздо позже — в шестидесятых годах, когда археологи, ведя раскопки на берегу озера Миассово, нашли резцы бобра. Лет 150 тому назад здесь было множество поселений этих зверей, но их хищнически истребляли из-за ценного меха. И вот бобры вернулись в родные места.
Ф. Шпаковский
ЛЕСНОЕ «ОКОНЦЕ»
Меж двумя темно-синими в рассветных сумерках елями притулился рябиновый куст. Пучки ягод на нем густо-алые, рясные, и издали кажется, что это не рябина вовсе, а цветущая герань красуется посреди синих занавесок на окне опрятной деревенской избы. Оглянусь и порадуюсь втихомолку, посижу немного, не утерплю, оглянусь снова. И вновь охватит меня радость — столь красиво и празднично лесное «оконце».