— Кто там, заходите, сейчас открою.
— Каррр-карр — стар и мал! — закричал откуда-то сверху ворон.
Но в дом я вошел один.
— Я потом, с внуком приду, — отозвалась на предложение старушка.
— Мы все видели, видели! — закричали мальчишки и, схватив из-под забора портфельчики, убежали.
В домашнем зоопарке каждый день посетители. Я видел здесь домохозяйку, студентов, работника КГБ, конструктора, приезжего фотокорреспондента, пенсионеров, ребятишек. Дети приходят сюда запросто. Ольга Серафимовна, супруга главного попечителя найденышей, с удовольствием показывает животных мальчишкам и девчонкам. Преподаватель биологии уфимской школы номер один знакомит юных посетителей с такими подробностями поведения зверей и птиц, о каких не услышишь, пожалуй, и в настоящем зоопарке.
Вот, скажем, ворон. Его не сравнишь с болтуньей-сорокой. А когда ручной Карл пожил рядом с человеком, он стал более разговорчивым. Наверное, оттого, что тут много разных впечатлений: звери, птицы, фруктовый сад, каждый день новые люди. И по городу он ежедневно путешествует. Сегодня с раннего утра улетел на реку Белую. Покружит над баржами и пароходами, над старыми и новыми улицами и возвращается обратно.
— Карр-карр — летал на базар, — прерывает рассказ Михаила Никитовича вернувшийся домой ворон.
— Карл! Карл! — зовет хозяин птицу, которая медленно кружится над садом.
— Карр-карр-карр — новый дом встал, — рассказывает птица, опускаясь на крышу.
Столетний дом Барыкиных со всех сторон окружили новостройки. Новая Уфа энергично теснит старый город, в котором все меньше остается мест для диких птиц. Скоро уберут и «фамильный особняк». Уцелеет ли на новой улице сад? Что будет с дикими животными? Эти вопросы часто застревают в голове Михаила Никитовича, когда выходит он к своим питомцам.
Наконец Карл слетает с крыши и садится на плечо хозяина. Повертев головой, слегка подскакивает, заглядывает на руки своего приятеля: нет ли там чего-нибудь вкусного? Красивая, ладная птица. Многие, конечно, видели ворон, так что описывать их незачем. Напомню только о расцветке перьев. Голова, галстук на шее, крылья и хвост у Карла бархатно-черные. Все остальное серого цвета. Держится ворон прямо, не горбится, как сова, не суетится, как сорока. Вороненка принесли сюда бесхвостым, взъерошенным, крепко пощипанным собаками. А теперь эта аккуратная, бодрая птица медленно и важно берет из рук своего друга кусочки хлеба. Но вдруг скоком-скоком отходит с садовой дорожки. С громким криком, оставив свой любимый прудок в углу сада, к человеку спешат кряковые утки — серенькая самочка и яркий селезень. Черные и зеленые, светлые и бурые перья переливаются на нем многими оттенками, заставляют вспоминать о сказочной жар-птице. Вслед за кряквой заволновалась сова, заморгала стекляшками глаз, дружно заговорили, запели, закричали другие пернатые обитатели сада.
— Карр — скандал! — крикнул из-под куста ворон.
— Вылезай, Карлуша, не бойся, — зовет своего любимца Барыкин, сыпнув уткам в сторону горстку пшеницы.
— Карр-карр — я Карл! — радостно кричит ворон и снова взлетает на плечо человека.
Белку Дымку мне показывал отец М. Н. Барыкина — Никита Андреевич. «Рыжая метелица» — так назвал шуструю грызунью кто-то из посетителей — его любимца. Сравнение удачное: она так стремительно летает по вольеру, что в глазах рябит. Но только протянул человек руку — белка моментально остановилась, прыгнула на сетку я, покачивая головкой, стала разглядывать угощение. Потом осторожно взяла в рот кусочек очищенного грецкого ореха, схватила его передними лапками и застрекотала зубами.
Я попросил попечителя выпустить белку погулять, но получил категорический отказ. Дымка, прожившая в домашнем зоопарке больше шести лет, стала почему-то непослушной. Раньше Никита Андреевич не опасался — каждый день настежь распахивал дверцу вольеры. Дымка немедленно выбегала в сад, обследовала дорожки, лазала по яблоням, долго оставалась на старой ели.
Иной раз выберется на улицу и по деревьям уходит в соседний квартал. Оттуда прибегают ребятишки или приходят степенные пенсионеры, подсказывают попечителю, где гуляет Дымка. Он направляется к соседям, поглядывая на всякий случай на тополя и клены, а увидев свою любимицу, зовет ее по имени и поворачивает обратно. Домой они возвращаются вдвоем, если не считать мальчишек да любопытных прохожих: человек — по тротуару, белка — по верхушкам деревьев, густо затенивших улицу.