Наконец выхожу на озеро. Сейчас оно напоминает занесенное снегом широкое поле. Совсем не верится, что не так давно здесь плескались рыбы и в прибрежных зарослях возились и пели птицы. Все голо и мертво.
По неглубокому ложку определяю береговую черту, отмеряю от нее метров пятнадцать и расчищаю снег. Слой совсем тонкий. Лед какой-то пупырчатый и непрозрачный. Словно кто-то взбаламутил воду перед тем, как заморозить.
Теперь можно рубить лунку. Стараюсь делать это так, чтобы отскакивающие льдинки не попадали в лицо. На стук топора прилетели две нахохлившиеся кукши. Они устроились на ближних ветках и с интересом наблюдают за мной. Сейчас кукшам в тайге голодно и холодно. Летом они подкармливались у косарей и теперь жмутся к человеку. Но у меня всего десяток с таким трудом добытых короедов, и они нужны мне самому для наживки. Пусть птицы потерпят. Если рыбалка будет удачной, обязательно поделюсь и с ними.
Даже на таком морозе мне становится жарко. Пришлось сбросить куртку. Сейчас же на длинных шерстинках свитера осел густой иней.
Наконец после очередного удара просачивается вода, с журчанием заполняет лунку. Теперь в ход идет лом. Нужно расширить отверстие. Отколотые льдинки тут же всплывают, и я вылавливаю их рукой. Пальцы сводит от холода.
Больше всего меня волнует, какова глубина озера под лункой. Мне бы метра полтора. На очень малой, как и на очень большой глубине рыба клюет хуже.
Все готово, можно пробовать. Достаю из рюкзака жмачок — зимнюю удочку, наживляю короеда. Пока я возился со снастью, поверхность воды успела схватиться ледком. Пробиваю его топорищем, и вот серебряная мормышка с наживкой исчезают в лунке.
Минут пятнадцать подергиваю мормышку. Вверх-вниз, вверх-вниз. На леске застыли капельки, и она стала походить на бусы. Я протянул было руку, чтобы очистить ее от этого украшения, но в этот миг сторожок жмачка качнулся, и вскоре на льду запрыгал хариус длиной в восемь-девять сантиметров. В летнее время я обязательно отправил бы его в воду нагуливать вес, но сейчас радуюсь и такой добыче.
Торопливо наживляю второго короеда и снова забрасываю удочку. Вдруг там целая стая? Бывает так — не клюет, не клюет, а потом как налетят, что вытаскивать не успеваешь.
Но это, наверное, был хариус-одиночка. Мерзнут ноги и спина. Еще немного поупражняюсь и разведу костер. Почти машинально покачиваю жмачком, а сам отыскиваю глазами место, где бы набрать сушняка. Вдруг кто-то с силой дернул удочку, и она со звоном ударилась о лед. Вытаскиваю ее. Короед шевелит челюстями.
Ложусь на живот, прикрываю голову курткой и заглядываю под лед. Вижу лежащие на дне камни. Неожиданно дно закрывает большая рыбина. Щука! Подплыла к лунке и замерла. Все так же лежа спускаю мормышку в воду и двигаю ею прямо перед щучьей мордой. Та опасливо отплывает в сторону, но уходить не собирается. Короедом ее не соблазнишь. Ждать нечего. Когда у лунки такой страж, ни одному хариусу к приманке не прорваться. Так что на сегодня рыбалка закончилась.
Пока я так раздумывал, к лунке подплыла еще одна щука и тоже с любопытством уставилась на мормышку. Это им развлечение. Ну обождите, разбойницы, я вам устрою представление!
Операция «Кафтан»
Три часа ночи, мне нездоровится. Вчера на сорокаградусном морозе форсил в одном свитере, а сегодня ноет все тело. Наложил полную печку дров, сходил проведать Роску. Теперь сижу завернувшись в тулуп и шью «морду». Попробую поставить ее в заводи, может, попадется с десяток гольянов. Мне они нужны для ловли щук.
Роска лежит все на том же месте. От буханки хлеба не осталось и крошки. Это уже неплохо. Но ведь ей нужна вода. Вчера, возвратившись с Соловьевских озер, я подкатил к росомахе комок снега, сейчас соображаю, как ее напоить по-настоящему.
Неожиданно в голову приходит неприятная мысль: «А ведь Роска может замерзнуть! Как ни тепла ее шуба, но холода какие! И она все время без движения». Вот это положеньице! Мало того, что оба больны и голодны, она меня к лекарству не пускает. Ведь аптечка с аспирином у нее чуть ли не над головой.
А вдруг росомаха и впрямь замерзнет? Однажды собака моего знакомого охотника попалась в капкан. Он подумал, что она убежала в поселок, и не стал ее отыскивать. Когда вернулся домой и понял, в чем дело, было поздно. Пойманные соболи и лисы околевали в течение одной ночи.
Представьте себе, как обрадовался охотник, когда он сутки спустя, проверяя капканы, нашел собаку живой. Оказывается, она выкопала в снегу яму и отсиживалась в ней до прихода хозяина. И как могла согревала зажатую в железные тиски лапу. Когда охотник вызволил собаку, она не могла сделать ни шагу — до того закоченела.
А куда спрятаться Роске? Нужно пробраться в избушку. Но как? Цапнет так, только держись. А если сшить защитный костюм. Из ватного одеяла. Нет. Его она прокусит. Лучше использовать матрас. Возьму пару штук, сошью из них балахон с дырками для рук и ног. В таком одеянии мне и тигр не страшен.
Принял решение, и сразу стало легче. Даже знобит не так сильно. Заготовлю дров, осторожненько затолкаю их в печку. Разжигать буду свечой. Чтобы лишний раз не греметь перед росомахой спичечным коробком.
Я нарядился в кафтан из двух полосатых матрасов, голову прикрыл жестяным колпаком, лицо защитил проволочным забралом.
Кажется, все готово. Дрова сложены у двери, там же стоит зажженная свеча. Все лишнее убрано с дороги. Снег у крыльца посыпан золой. Это чтобы не поскользнуться, если придется удирать.
Вспомнил про привезенную Шуригой книжку, в которой написано буквально следующее: «…движимая постоянной внутренней яростью, росомаха с абсолютным бесстрашием бросается на лося и, вцепившись зубами в холку, висит на нем, пока не загрызет насмерть. Даже попав в бурную реку, когда самой росомахе угрожает смертельная опасность, она не отпускает добычу». А теперь мысленно сравнил огромного таежного зверя — лося и себя.
Росомаха лежит, свернувшись клубочком и прикрыв нос хвостом. Точно так отдыхает какая-нибудь дворняга, расположившись у крыльца дома. Скрипнула дверь — росомаха вздрогнула, но подниматься не стала. Матрасы сковывают меня. Семенящими шажками продвигаюсь к печке и накладываю дрова. Все делаю на ощупь, ни на мгновение не отводя глаз от росомахи. Почему она так себя ведет? Возвращаюсь за свечой и вот уже сую ее в печку. Пусть разгорается топливо, а мне предстоит самое трудное — подобраться к столу и снять с гвоздей продукты. Преодолев полметра, останавливаюсь.
Высвобождаю из-под матраса руку, бью кулаком о стенку и одновременно кричу:
— Роска! Алло! Подъем!
Росомаха вскидывается, ударяется головой о низ кровати и грозно рычит. Но какая-то она слишком уж вялая. Мне кажется, даже не открывает глаза. Да, точно, сидит с опущенными веками.
Просидев так с минуту, росомаха вдруг опускается на пол, широко зевает и укладывается спать. Снова сворачивается калачиком. И грозный зверь превращается в лохматую дворнягу. Да она же замерзает! Я здесь перед нею труса праздную, а она, может, последние минуты доживает.
— Не спи, Роска! Не нужно спать.
Росомаха, конечно, слышит меня, потому что отзывается рычанием на каждое мое движение. Но она так замерзла, что даже не хочет, вернее, не может поднять голову.
Снимаю с гвоздя ведро, сумку с макаронами и уношу все за дверь. Теперь действую смелее. К тому же обрел сноровку — привык к своему одеянию. Если бы не слабость из-за болезни, можно было бы действовать еще четче.
В разгоряченной голове вдруг всплыло нечто рациональное: «Ну отогрею росомаху, а потом что? Сейчас она так застыла, что ей не до меня. Но отогреется, и в избушку не войти. Придется все начинать сначала».
Насколько позволяет одежда, бегу в бригадирскую. Там переворачиваю первую попавшуюся кровать и сбиваю с нее спинки. Одна сетка есть. В коридоре отыскиваю бухту тонкой проволоки. Тонковата, но другую искать некогда. Привяжу сетку к кровати, под которой сидит росомаха, и тогда зверь мне не страшен…