Во тьме блеснуло изогнутое лезвие с зазубренным концом. Мужчина широко открыл глаза и стиснул в зубах палочку. Острие вошло в его правый глаз как раскаленная игла в сваренный желток. Он отчаянно замычал от боли, хрустнули передние зубы — до такой степени сильно он сжал камень между зубов. Слепота наступила мгновенно. Когда монах вынимал зрительный орган из глазницы, он чувствовал, как мышцы отпускают от себя столь родную плоть, еще мгновение назад бывшую с ним одним целым. Рядом стоявшая ваза получила первое подношение. Острие вошло в левый глаз, это было также больно, как и в первый раз. Его голова будто раскалилась до предела. Нечеловеческая боль заставила выронить малахитовую палочку и дико взвыть от боли. Монах, проводивший обряд и удерживавший голову, резко отпустил его. Моментально завалившись на бок, он поджал к себе колени, инстинктивно пытаясь освободить руки и горестно стонал. Кровь, сочившаяся из пустых глазниц и рта из-за сломанных зубов, стекала на белый мех. Провидцы, сужая круг и подходили к нему все ближе, издавая гортанный звук. Подняв его, они замолкли и отнесли в сторону, заматывая голову повязкой.
Затем пошел второй человек, третий, четвертый. Россдар, постепенно вытаскивавший себя за уши из состояния шока и омерзения, заставил себя перевести взгляд. И тут он увидел Цейтнода отчаянно размахивавшего ему руками. Он выглядывал из-за сталагмита, очевидно, давно заприметив. Россдару не оставалось других путей, как проскользнуть, надеясь на удачу, и что его не заметят. Воспользовавшись криками пятой женщины, которая вопила особенно громко, он побежал к Цейтноду. Вжимая голову в плечи и закрывая ее воротником, мальчик страшно боялся, что его сейчас поймают. Но все присутствующие были поглощены происходящим.
Когда он добежал до сталагмитов, окружавших детей словно прутья решеток, то увидел маленького Боджи. В его руках был большой зеленый леденец, который он с увлечением облизывал. Видимо, похититель дал ему сладость, чтобы тот перестал плакать. Словно камень с души свалился, когда он увидел своего братика. Живой, невредимый, он с интересом оглядывался в новом месте.
— Это он? — показал Цейтнод.
— Да! — обрадовано воскликнул шепотом Россдар.
— Бери его и бегите. Вон, за тем валуном, тоже есть выход.
Он поднял его подмышки и передал ему. Остальные трое погодок Цейтнода, призванных с деревень, молча наблюдали за ними. На них были одинаковые светлые рубашки. Взяв на руки Боджи, Россдар снова повторил свое предложение:
— Бежим со мной. Пока никто не смотрит!
Но тот отрицательно покачал головой. Они некоторое время смотрели друг на друга. Боджи начал суетиться, узнав его. Издаваемые им возгласы вот-вот могли привлечь внимание монахов. От всего сердца поблагодарив Цейтнода, Россдар побежал к валуну, за которым темнел туннель, подальше от этого страшного места. Он предполагал, что по нему можно будет найти выход из пещеры. Ему следовало торопиться, пока не заметят пропажу пятого ребенка. Когда Россдар и Боджи скрылись во тьме туннеля, Цейтнод обернулся к месту обряда.
Присутствующие исполнили их призыв, в том числе и два интенданта. Цейтнод наблюдал за ними, зная, что вскоре наступит и их черед. И частями тела они не отделаются. После извлечения глаз у всех пришедших испытать свою судьбу, двое монахов, стоявших в круге, подошли к ним и проводили их до жертвенника. Их выстроили друг за другом, и Цейтнод оказался последним в этой процессии. Монах, проводивший обряд, подошел к ним и, сосчитав детей, обратился к тем, кто привел их:
— Не хватает одного ребенка.
— Раньше они никогда не пропадали.
— Мы не можем срывать последовательность жертвоприношения, — тихо прошипел он. — Задержки недопустимы. Мы не можем разгневать Хрицинду, — помолчав некоторое время в смятении, он решил. — Жертв должно быть в любом случае столько, сколько запланировано. Приведите сюда кого-то из взрослых добровольцев.
— Да.
На самом деле, ему бы было легче идти первым, но такой роскоши ему не предоставили. Он видел, как одному за другим вонзали нож в самое сердце, и они падали друг на друга, издав нечленораздельный вопль. Цейтнод подошел к монаху, умерщвлявшему неокрепшие души, и попытался разглядеть его лицо. Но глубокий капюшон этого не позволил. В его руках был уже другой нож. С прямым широким острием. Он зажмурился, представив леса вокруг родной деревни Мокто. Чтобы последнее, что он увидел, не было таким чужим и неестественным. Во всей этой вакханалии и торжестве безумия, балом правило слепое подчинение и природная потребность раболепства. Это даже Цейтнод понимал, будучи ребенком. И хоть он попал под колеса мельницы, перемалывающей реки крови, выбрал свой пейзаж для того, чтобы расстаться с жизнью. Ему хотелось отойти в иной мир, сидя на ветке высокого дерева в густом лесу, а не здесь, в толпе незнакомых сумасшедших людей.