Затем Внешний Управляющий обстрелял из суперсовременной ракеты класса «земля-земля» русскую коммунитарность. Положительным героем славного времени моментально стал отрицательный персонаж «Преступления и наказания» Пётр Петрович Лужин, объяснявший Р. Р. Раскольникову преимущества принципа «возлюби прежде всех одного себя» (ибо всё на свете на личном интересе основано). Упразднена была солидарность как ценность национального бытия. Всей мощью медиа-продуктов системы «За стеклом», «Слабое звено» и т. п. погружённому в гиперреальность недорогому россиянину начали растолковывать, как плоха солидарность и как пользительно звериное выживание в одиночку. С точки зрения интересов Комитета Кредиторов, здесь Внешний Управляющий действовал исключительно верно: ведь русская коммунитарность, кроме всего прочего, в своё время заставила наших людей выйти на спасение Ельцина от ГКЧП; вернуться же в эпоху, когда политика делается публичными лидерами из живого красного мяса больших площадей, элите девяностых очень и очень не хочется. (Есть основания полагать, что оккупация Манежной площади игровыми автоматами, бутиками имени У. А. Джабраилова и медведями работы З. К. Церетели была осуществлена с подспудной целью вытоптать место сбора стотысячных толп).
Наконец, Внешний Управляющий немало постарался, чтобы потенциальный пастырь нации — Русская Православная Церковь — заняла достойное место в смысловом ряду «водка — балалайка — матрёшка — шапка-ушанка — «Калинка-малинка» — Chelsea». (Нельзя не сказать, что многие официальные и неофициальные представители РПЦ своей неканонической деятельностью очень помогли в этом деле номинальным оппонентам). Столкнуться с новым Гермогеном или Тихоном во главе Церкви элита девяностых совсем не стремилась. Потому что Гермоген / Тихон могли бы очень серьезно помешать превращению России в третьеразрядную американскую колонию (заморскую территорию).
Итак, на протяжении очень короткого исторического отрезка (каких-нибудь 12 лет, что даже в нашу технотронную эру имени Збигнева Бжезинского совсем немного) российский народ понял, что все его святыни не стоят выеденного яйца, всё, чему его учили много столетий подряд — полная и к тому же злокозненная ерунда, и нет у него теперь ни истории, ни Бога, ни Царя, ни Отечества. Вполне естественно, что этот конституционно-ментальный переворот привёл к жесточайшему кризису идентификации: дорогой россиянин принуждён был задать себе и окружающей бездне псевдолиберализма отчаянный вопрос из серии Земля, Земля, кто я? И не услышал ответа. Для России наступил тот самый, воспетый постмодернистской философией кризис судьбы. Теперь человек, вчера считавшийся русским (или советским, что не слишком-то отличимо от русского), ощутил себя совершенно и невыразимо одиноким на просторах Вселенной, планеты которой вращаются вокруг американской звезды — главного светила, расположенного, увы, за мириады световых лет от нашей утратившей прошлое и сдавшей в аренду будущее страны. Используя понятия юнгианского психоанализа, можно сказать, что гигантский разрыв между образом существования постсоветской России и русскими архетипами привёл к возникновению национального маниакально— депрессивного психоза — недуга, который, не ровен час, может довести до самоубийства.
Никакое национальное развитие с народом, переживающим кризис идентичности, невозможно. Этот кризис должен быть преодолён в рамках доктрины единой судьбы. (Голоса, которые получили на выборах-2003 «ЕдРо», ЛДПР и «Родина», были отданы не партийным лидерам и тем паче не их виртуальным структурам, но — надежде на возрождение общей судьбы). Механизм преодоления — реализация национального проекта, который позволит российской нации пройти стадию первичной идентификации.
Четыре источника и составные части национального проекта таковы:
— возрождение России как Империи — гаранта стабильности и покровителя (протектора) постсоветского пространства, а также представителей русской цивилизации / культуры на всём Земном шаре;
— возрождение Православия как ключевого политико-социального фактора бытия и развития нации;