Глава 1
Хлудов: …Меня не любят. (Сухо.) Дать сапер. Толкать, сортировать! Пятнадцать минут времени, чтобы «Офицер» прошел за выходной семафор! Если в течение этого времени приказание не будет исполнено, коменданта арестовать. А начальника станции повесить на семафоре, осветив под ним надпись: «Саботаж».
По исчислению папы Франциска ночь с 6 на 7 августа 1557-го
Псков. Ставка командующего Восточным фронтом
— Государь!.. Государь, проснись — беда!
Чугунная голова — третьи сутки, почитай, без сна — решительно не желала отрываться от свернутого поддоспешника, временно назначенного на должность подушки. Нет-нет-нет, может это всё лишь во сне, а?.. Неужто всё-таки перехитрили они нас, с направлением главного удара? Ну, в смысле — не они перехитрили, а мы сами перемудрили?.. И лишь разлепив будто набитые песочной резью глаза и разглядев наконец толком своего растерянного начштаба, Басманова-старшего, понял: нет, ребята — тут не прорывом фронта пахнет, а чем похуже.
— Государь, прямо не знаю, как и доложить… Курбский…
Ах ты ж, гос-споди, Андрюша-Андрюша… Вот и догеройствовался… Как некстати-то… «А что, — откликнулся смешком кто-то из глубины сознания — бывает, когда такое — и вдруг кстати?»
— Наповал? — зачем-то уточнил он.
— Хуже, Государь…
— Как это — «хуже»?? Ты чего несешь?!
— Перебежал он к московским — вот как.
— Нет, — откликнулся Иоанн с удивившим его самого облегчением. — Нет, не верю! Опять небось в рекогносцировку самолично полез, дурачина — удаль свою молодецкую показывать неизвестно кому, ну и попался…
— Он письмо тебе прислал, Государь — прямо со своим стремянным. «Прощальный привет», так и велено передать.
О как… Да, тут самое время собраться с мыслями…
— С чего это он вдруг — мухоморов нажевался, али любовную горячку на той стороне подхватил? Сам-то чего думаешь, Алексей Данилыч?
— А чего тут думать, Государь. Малюта под него копал — ну, и накопал… Хотя, собственно, чего там копать-то было — и так все вокруг всё знали, но только глаза отводили: «Дело житейское», «Героям — позволительно». А тут — ты: «Чистые руки», «Закон один для всех»… Ну, а с той поры, как ты реально вешать стал за такие шалости — «невзирая на лица»…
— Не одобряешь, стало быть?
— Да как тебе сказать, Государь… — почесал в потылице начштаба. — В принципе-то одобряю, конешно… Только вот мы нынче — с принципами, да без полководца!
— Ладно… Малюту ко мне сюда, немедля!
— Да тут он уже, в сенях дожидается, гиена…
— Григорий Лукьяныч, ты как мыслишь: это была глупость или измена?
— Конечно, измена, Государь! А какие тут могут быть…
— Да я не о Курбском, а о тебе!! Ты чего творишь?!
— Провожу операцию «Чистые руки», Государь! — глаза председателя Чрезвычайки («Временная Чрезвычайная Комиссия — ВЧК — по борьбе с саботажем, национально-религиозной рознью и преступлениями по должности»: поди выговори такое…) были воистину голубыми. — В точности как ты меня и напутствовал тогда: «Рыба гниет с головы — вот оттуда ее и надо чистить, пока не поздно»!
— Ты дурака-то из себя не строй! — прикрикнул Иоанн. — Кого мне теперь на командование корпусом ставить — тебя, что ли? Или твоих заплечных мастеров — коллегиально?
— Государь, — возразил Малюта, тихо и серьезно. — Я ведь пёс твой — и больше никто. И когда звучит команда «Взять!» — псу раздумывать никак не можно. Хочешь свернуть свои «Чистые руки» — свернем, как прикажешь. Но когда ты объявлял свое прекрасное-замечательное «Закон один для всех», надо было четко и внятно говорить: «Закон один для всех, кроме…» — ну и поименный список, для нашей ясности…