— Да, его называют «солдатский ара», он тоже из Нового Света. Но какая тут связь?..
— А вот на эти темы, доктор, вам лучше и не размышлять. Благодарю вас, вам это зачтется. Увести!
Ну вот, похоже, все концы сошлись… О чем Вологдин счел необходимым срочно известить коллегу Джуниора.
…Три сообщения, пришедшие сегодня на его спецголубятню из Клина (Армия-Освободительница, ведомая Ливонским Узурпатором, он же Законный Государь Наш Иоанн Васильевич, была встречена там хлебом-солью и малиновым звоном вчера ввечеру) проделали длинный путь; в Клину было написано лишь одно из них, а два других пересланы — одно из Иван-Города, а другое и вовсе из Лондона. Сообщения эти могли здорово помочь в его охоте на пернатую дичь, да вот беда: осведомитель из мышек-норушек только что сообщил крайне неприятные новости об обстановке в Подземном городе.
Настолько неприятные, что начинать надо немедля — если только вообще уже не поздно…
Уходя нынче с Анной на промысел, Бонд критически оглядел склянку с «жидким серебром»: да, препарат-то заканчивается, и что тогда?..
— Ник, если постучится серый волк — не открывай! — привычно пошутил он, вручая остающемуся на хозяйстве, при попугае, князю пистолет с серебряной пулей.
— Доброй охоты!
Попугай получил ежедневную дозу успокоительного (без нее он начинал требовательно орать, да так, что доносилось, небось, аж до Кремля) и принялся концертировать:
Серебряный вслушался. Дурацкую песенку про обезьяну и попугая Флинт исполнял в последние дни не раз, но сегодня слова ее, кажется, звучали как-то немного иначе; смысла, впрочем, от этого не прибавлялось…
— Зову я вас, други мои любезные, на дело опасное — опасней даже, чем тогда, на Лубянке, — Вологдин оглядел старую-верную свою опергруппу, тишком собранную Ханом в его кабинете. — Плюс — подписка о неразглашении до скончания времен, даже и внутри Службы. Но и награда в этот раз будет — истинно царской!
— «Истинно царской» — это в каком смысле? — наивно похлопал глазами Михрютка: отношения в команде сие дозволяли.
— В самом что ни на есть прямом. От законного государя нашего, Иоанна Васильевича — самолично.
Бойцы переглянулись; особого удивления никто не выразил — цену себе знали.
— Ежели это — насчет Коломенского, — выразил общее мнение Хан, — то нету на такое нашего согласия, звиняй, командир.
— Да при чем тут Коломенское! — поморщился Вологдин. — Там без нас обойдутся — еще и в очередь станут… А нам дело предстоит вот какое: в Подземном городе, посреди всех тамошних одичалых, мышек-норушек и ловушек, окопалась команда — маленькая, но удаленькая. А на плече одного из тех парней сидит вещая птица. Вот ее-то нам и надо добыть, непременно целой-невредимой.
— Типа как — «На дубе сундук, в сундуке яйцо, в яйце игла»? — вновь подначил Михрютка.
— Да, типа того. На всякий случай: люди те — нам, в общем, не враги. Попробуем столковаться с ними по-хорошему — есть заготовочки. Главное — добраться до их гнездышка: очень уж там окружение… недружелюбное.
— А не та ль это птица, и не те ли ребята, что из трактира на Пятницкой? — прищурился Хан.
— Ты, Махмуд, догадлив — прям как тот есаул, насчет черной шапки, — вздохнул Вологдин.
— А где они загнездились — известно? — это Анчутка, сам бывалый катакомбник; пошел деловой разговор.
— Нет, только мои предположения. Люди Ваньки Каина стали вдруг притаскивать нам головы одичалых, причем в товарных количествах. Самим мышкам-норушкам такое точно не по зубам… Ясно, что где-то рядом с владениями Иван-Иваныча объявились ухари, которые теми головами просто приторговывают; сами они при этом на поверхность выходить то ли не хотят, то ли не могут.
Ну а потом одна из тех мышек-норушек кое-чего порассказала… не буду говорить, за какую сумму. Да, всё так и есть: в «Макариевом лабиринте» засели какие-то «пацаны немереной крутоты», для которых одичалые — дичь, не более того; кто они такие — каиновские и сами не знают. Но вот посредничает при обменах «котелков на хавчик» некий Савелич; а про этого я знаю точно, что он в корешах с одним из тех ребят, кого мы ищем… с неким Серебряным. Вроде, всё сошлось.