— «Макариев лабиринт»… — мрачно присвистнул катакомбник Анчутка. — Не представляю, как туда подступиться: ведь под Кремлем сейчас не пройти никак…
— Мало того: пройти нам надо — «сейчас или никогда». Та же мышка-норушка поведала, что кто-то решил выкупить у Каина головы тех ребят; аванс выплатив немереный. Причем обставил это довольно странным условием: прибрать их, когда они будут на промысле, вне лабиринта. Ясно, что сам заказчик хочет пошуровать тем временем в их гнездышке, и завладеть попугаем. Нашим попугаем!
Все обернулись к Анчутке. Тот некоторое время прикидывал что-то в уме, а затем выдал решение:
— Вообще-то можно рискнуть. Есть одна галерея… но там ловушки. Так что — нужен человек-отмычка. Без этого — никак.
— Да, — кивнул Вологдин. — И такой человек у нас, полагаю, есть.
Когда в кабинет ввели бородатого вахлака в ручных кандалах, Анчутка не скрыл изумления:
— Батюшки-светы, да ведь это же Гришка Распутин! Тот, что «изобрАжен дважды»! Мы ж его сами тогда из проруби и выудили — ибо такое не тонет!
— Он самый, он самый! — радостно закивал Вологдин. — Святой старец Григорий Распутин, он же тать и конокрад Гришка Новых. Матерый человечище, невероятной везучести и живучести: яд, плюс две пули, плюс подледный заплыв — а он как новенький!
Распутин злобно зыркнул на генерала; ту свою (или чью там?..) парсуну он сейчас не напоминал нисколечко. Сзади негромко обменялись мнениями: «Дык, известное дело — монархисты! Ни украсть, ни покараулить…»
— А у нас к тебе, Гриша, предложение, от которого невозможно отказаться: прогуляться с нами по Подземному городу.
— Отмычкой, что ль? — фыркнул «святой старец».
— Верно, — кивнул Вологдин, и улыбка его сделалась ледяной. — Всё очень просто и конкретно. Либо мы тебя сейчас сдаем в Разбойный приказ — и там путь твой от дыбы до виселицы будет очень-очень коротким. Либо ты идешь на дело с нами; отмычкой, да — но с твоей, помянутой уже, везучестью и живучестью, может статься, и проскочишь. Если уцелеешь, получишь царёво помилование, ну и, уж по-любому, долю от награды, как равноправный член команды. Выбирай.
— Побожись, — помотал головою конокрад, почти без раздумья.
— В чем?
— Что награду ту дочурке моей передашь, Настеньке, в сельцо Горюхино. Крест на том целуй!
— ЦелУю, вот.
— Ах-ххтунг!! Кр-рроме ш-шшила и гвоз-зздя! — заорал Ларри Флинт.
— Чего? — Серебряный поймал себя на том, что переспрашивает попугая, будто человека.
— Кр-рроме ш-шшила и гвоз-зздя! — повторил тот, и в тот же миг из галереи, к которой князь повернулся спиной, донеслось негромкое:
— Руки вверх! Шевельнешься — стреляю! Обернись, только медленно.
Как же так? Что там Савельич, уснул, что ли? Но когда обернулся, понял: нет, не уснул.
Незнакомец стоял посреди галереи, имея в одной руке «Кузнец Вессон», а в другой — нож, приставленный к горлу безмолвного Савельича, коим он прикрывался как щитом. Чуть позади виднелся второй, тоже взявший уже князя на прицел.
— Достань пистолет из-за пояса, за дуло… очень, очень медленно… положи его на пол… вот так. А теперь отойди на три шага и повернись лицом к стене.
— Это что, привет от Каина? — деревянно усмехнулся Серебряный. — Иван Иваныч решил зарезать курицу, несущую золотые яйца? Взять-то с нас тут всё равно нечего…
— Нет. Это привет от Долговязого Джона, настоящего хозяина попугая.
— Кр-рроме ш-шшила и гвоз-зздя! — вновь заорал тот, будто почуяв, что говорят о нем.
— О, у Ларри всегда была отличная память на лица, — усмехнулся первый незнакомец. — Позвольте представиться: сержант Шилов и сержант Гвоздёв, Особая контрразведка. Сейчас мы двинемся обратно; вас тоже прихватим с собой, на всякий случай.
— Что, даже по сусекам здешним не пошарите?
— Хотите потянуть время в ожидании своих отлучившихся компаньонов? — последовал смешок сзади. — Совершенно гапрасно! Полагаю, ваш дружок с подружкой уже мертвы… — и тут, оборвав речь его на полуслове, сзади грянули выстрелы: два сразу и еще один секундою погодя.
«Черта с два они мертвы!» — со злорадным торжеством развернулся Серебряный; но торжествовал он, как выяснилось, преждевременно.
Шилов и Гвоздёв и вправду лежали на полу, не подавая признаков жизни, но поле боя осталось за троицей других незнакомцев, один из которых обратился к князю с сильным польским акцентом: