— Да не то! Он у тебя серебряный?
— Золотой, — сказал князь. — С изумрудом.
— С изумрудом — это хорошо… Ладно. Пора тебе уже познакомиться с нашей финансовой системой. Вот, держи, — и он протянул князю серебряный рубль.
Тот, недоумевая, взял монету.
— Это на первое время. Только сначала обменяй в будке.
— На что? — не понял князь.
— Там скажут. Заодно и порядок узнаешь.
Князю показалось, что на профессионально бесстрастной физиономии Петровского отобразилось некое знакомое ему выражение. Примерно как у войскового старшины, посылающего новобранца, не знающего армейских примОчек, на склад за ведром звиздюлей.
«Ладно, посмотрим, что у них там», — решил князь, спешился и направился к будке.
Мужик в армяке всё продолжал разоряться. Слова при этом он кричал такие, что даже ко всему привычному Никите Романовичу стало соромно.
Отодвинув мужика, он обнаружил окошечко, за которым виднелась чья-то наетая ряшка. По ней было видно, что обладатель ее — птица невысокого полета, но физическим трудом давненько уже себя не осквернял.
— Мне… это самое, — сказал Серебряный и показал рубль.
Глазенки на наетой ряшке блеснули, как два начищенных полтинника.
— Меди нет, — скучным голосом сообщил меняла. — Есть новоблагословенные по пять, десять, двадцать и пятьдесят копеек. Премия за сдачу грешного металла — пять копеек ассигнацией. Давай сюды, — и он протянул пухлую руку.
— Как это — меди нет? — не понял князь. — А на что ты тогда меняешь?
— Говорю же, на новоблагословенные, — сообщила ряшка и показала какую-то бумажку величиной с ладонь. На бумажке Серебряный успел разглядеть чей-то портрет.
— Это что? Дай-ка поглядеть, — князь протянул ладонь.
Пухлая рука тотчас отдернулась.
— Поглядеть? Может, тебе и ключ от дома, где деньги лежат? — угрожающе протянул меняла.
Никита Романович прикинул ситуацию. Покупать за рубль какую-то бумажку он, естественно, не собирался. К тому же физиономия будочника выдавала в нем изрядного хитрована. А народные рецепты для излечения избытка хитрости воевода, по долгу службы, знал отлично.
— Ща, погодь, — улыбнулся он ряшке и быстро обошел будку в поисках двери. Найдя которую — рванул на себя со всей мочи.
Расчет оказался неверным. Дверь, с виду хлипкая, не поддалась. Зато всполошились стрельцы на воротах. Видимо, за будкой они приглядывали.
— А ты резкий, — то ли осуждающе, то ли одобрительно заметил Петровский, неведомо как очутившийся рядом. — Только зря ты так. Обменник-то казенный. Ежели чего не так, стрельцы набегут.
— Кони наши где? — забеспокоился Серебряный.
— Туточки, — лейтенант дернул шеей, показывая направление. — Пригляди, а я пока сам с человечком потолкую.
О чем лейтенант толковал с менялой, князь так и не узнал. Но когда он снова склонился над окошком, надменное выражение на наетой ряшке сменилось напуганно-недовольным.
Серебряный снова достал рубль.
— У меня и меди-то столько нет, — печально сообщил меняла. — Вот те крест святой, — и он размашисто осенил себя крестным знаменьем.
— А если найду? — угрожающе произнес Никита Романович.
— Ну разве что медницами, — вид у менялы сделался окончательно жалким.
Князь подумал.
— Треть чешуйками насыпь, а остальное монетой, — распорядился он.
Кряхтя, меняла достал откуда-то позвякивающие ящички, принялся копаться в них.
— Только это… тово… — заговорил он просительно, — может, всё-таки… хоть десять копеек бумажкой возьмешь?
— Дай сюда свою бумажку, — распорядился князь. — Поглядим, что за сустель такая.
С горестным вздохом меняла протянул князю бумажный прямоугольник. Никита Романович его взял, посмотрел на просвет.
Бумажка оказалась маленькой гравюрою. С одной стороны располагалась парсуна какого-то достойного мужа в пышных одеждах и шапке Мономаха. Кругом лепились маленькие буковки с титлами. Щурясь, Серебряный разобрал начало надписи: «Бжiею милостiю великiй гдрь и великiй кнзь володимеръ…» и сообразил, что это изображен Владимир Старицкий.
На оборотной стороне было большими буквами написано: «Десять копеекъ» и ниже буквами помельче — «златомъ». Вокруг шли всякие узорчики и финтифлюшки.
Подумав, Серебряный решил, что бумажка сделана искусно, но десяти копеек точно не стоит, да и копейки многовато.
— Три чешуйки — красная цена товару твоему, — сказал он, сминая бумажку в кулаке и пуская комочек меняле в рожу.