Однако никаких существенных изменений не произошло: в сентябре 1941 г. генерал-лейтенант Константин Апухтин, согласно документам, «самый старший по званию»15 из живших в Венгрии в то время русских офицеров (председатель наиболее значимой организации русских военных эмигрантов, действовавшей в Южном крае, и руководитель отделения Русского Красного Креста в Нови-Саде), лично и уже не в первый раз передал венгерским властям «Пожелания русских бачкайских16 эмигрантов». Министерство внутренних дел, однако, не могло взять на себя решение их социальных проблем. В декабре 1941 г. была составлена новая записка, в которой описывалось положение русских эмигрантов в Бачке и снова подчёркивалось, что высшие слои русских в Нови-Саде ввергнуты в нищету – причем именно те, кто ранее оказывал влияние на общественную и политическую жизнь Сербии.
В то время как русские в Южном крае пытались решить свои проблемы с выживанием, после объявления венгерским правительством войны Советскому Союзу проявились однозначные приметы того, что немцы хотят использовать русскую эмиграцию в Венгрии в качестве инструмента для достижения своих собственных целей. Хотя те, кто симпатизировал немцам, здесь были в меньшинстве, их позиции после военных успехов вермахта в определенной мере усилились. Об этом свидетельствуют несколько донесений, которые в сентябре 1941 г. представитель русской диаспоры Анатолий Защенко подготовил на основе своих бесед с немецким журналистом Карлом Вольфом17. Вольфа интересовали, в первую очередь, практические вопросы: сколько русских эмигрантов проживает в Венгрии, организованы ли они, собираются ли создать свою организацию, кому будут подчинены? В своём ответе Защенко упомянул 7000 эмигрантов, которых в дальнейшем предполагалось вовлечь в организацию, подчиненную венгерскому правительству, сотрудничавшему с немецким правительством. Вольф попросил также дать отчёт о состоявшемся незадолго до этого в Будапеште антибольшевистском собрании русских эмигрантов, а также пояснить, поддерживает ли венгерское правительство устремления эмигрантов. Важной частью разговора стало прогнозирование будущего: Вольфа интересовало, есть ли в среде эмигрантов люди, готовые взять на себя миссию по возрождению России и каковы их представления «относительно России будущего». На этот вопрос Защенко дал уклончивый ответ: «Здесь, в эмиграции, мы не можем принять решение о государственной форме будущей России: суть в том, что мы хотим построить свободную национальную действующую Россию на основе национальной рабочей солидарности» (этот ответ особенно понравился Вольфу). Этими словами Защенко завершил донесение, в котором подытожил цели и устремления эмигрантов (оно в полной мере отразило и их иллюзии). Он утверждал: «Истинный русский народ – и в эмиграции, и у себя дома – увидел шанс на осуществление своих чаяний, когда войска вождя и канцлера Гитлера начали борьбу с большевизмом». По мнению Защенко, русская эмиграция по отдельным персональным вопросам может быть и разобщена, однако она едина в своём неприятии идей коммунизма. Желание эмиграции: внести свой вклад «в дело борьбы, которая в настоящее время ведётся на земле России в интересах спасения всего человечества». Немцам, таким образом, удалось внушить немалой части белой эмиграции уверенность в том, что они на неё рассчитывают как в борьбе против Советского Союза, так и при последующем восстановлении России. В пропаганде, рассчитанной на русских эмигрантов в Венгрии, упор делался на «крестовый поход против большевиков», более того, задачи войны были сведены к самому этому походу. Является очевидным, однако, тот факт, что вопреки иллюзиям, бытовавшим в эмигрантской среде, в действительности устремления Гитлера ни в коей мере не были направлены на воссоздание новой свободной России.
В ноябре 1941 г. принял конкретные очертания план, согласно которому представители русской эмиграции должны были нести военную службу под немецким командованием18. Как следует из одного донесения, немецкая комендатура в Белграде провела переговоры с жившим в Нови-Саде генералом Апухтиным о наборе в воинские подразделения проживавших в Венгрии русских в возрасте от 18 до 50 лет. Как выяснилось, многие эмигранты протестовали против этой акции; кроме того, в компетентных венгерских органах существовали подозрения, что они «поспешат донести об этой акции англо-американским дипломатическим кругам, представив её в тенденциозном виде» (Венгрия пока еще не находилась в состоянии войны с Великобританией и США). Венгерский Генеральный штаб предусмотрел выделить на эти расходы 1.500.000 пенгё, а поскольку многие претендовали на право распоряжаться этой суммой, в донесении содержалось предсказание, что со стороны «проигравших» можно ожидать политических интриг. Важно, однако, отметить, что, согласно имеющимся сведениям, немцы брали на себя не только издержки, связанные с вербовкой и транспортировкой добровольцев, но и обещали оказать помощь членам их семей, тем самым вопрос о материальном положении волонтёров мог бы быть удовлетворительным образом решен (как мы отметили выше, в то время русские в Южном крае уже в течение нескольких месяцев вели борьбу за выживание). Вопрос, однако, не был столь простым, поскольку об этой акции не знали ни венгерское Министерство иностранных дел, ни даже премьер-министр; в выше указанном донесении обращается внимание министра внутренних дел на то, что вербовка русских эмигрантов может иметь нежелательные внешнеполитические последствия.