Из источников создается впечатление, что Таган попытался добиться от венгерских властей, чтобы они на официальном уровне установили отношения с Валиди. Это можно установить из рукописного личного письма Ласло Берзевици, который был экономическим руководителем отдела общественной охраны Министерства внутренних дел. Письмо датировано 9-ым сентября 1928 г. Адресатом письма, вероятно, был Шандор Кун-Хедервари, который в это время был первым заместителем министра иностранных дел. К письму приложена усеченная рукописная записка Тагана о Валиди, написанная на венгерском языке. К сожалению, последние страницы записки пропали, а на первых страницах Таган излагает роль Валиди в Гражданской войне. Суть записки Тагана неизвестна. Зато Берзевици, который признаёт, что уже несколько лет лично знает Тагана, пишет, что он сам уговорил его отказаться от своей идеи, изложенной в записке53. Значит, в письме есть намёк на то, что в Министерстве внутренних дел самым близким чиновником к Тагану мог быть Берзевици. Есть удивительная деталь в воспоминаниях Ласло Кеси Ковача о Тагане. Он пишет, что после получения Таганом венгерского гражданства, МИД Венгрии специально попросил Тагана, чтобы он воздержался от пропаганды идеи создания «великотюркского государства». По словам Кеси Ковача, Таган принял этот совет54.
Можно задаваться вопросом о том: почему идея создания государства тюркских народностей на территории Советского Союза не стала официальной позицией МИД Венгрии? Почему она не могла выйти за рамки Туранского общества?
Венгерской историографии известно, что в 1924 г. Венгрия предприняла шаги к установлению дипотношений с Советским Союзом. Хотя в Берлине представители венгерской и советской дипломатии согласились об установлении дипотношенй, в 1925 г. венгерский премьер Иштван Бетлен по соображениям внутренней и внешней политики не поддержал ратификацию венгерским парламентом договора, подписанного с советским правительством. Однако вопрос о дипотношених между двумя странами не был снят окончательно с повестки дня, и Бетлен занимал выжидательную позицию.
В этом вопросе играла не второстепенную роль позиция Турции, которая во второй половине 1920-х и в первой половине 1930-х гг. оказала заметное давление на Венгрию в целях признания ей советского государства55. В этот период правительству Венгрии полностью пренебрегать позицией Турции не хотелось, потому что венгерская внешняя политика на балканском направлении сильно опиралась на Турцию, которая относилась нейтрально к послевоенному среднеевропейскому государственному устройству56. Отказ от официальной поддержки точки зрения Тагана объясняется прежде всего принятием во внимание позиции Турции по вопросу о советско-венгерских отношениях. Учитывая тогдашние международные отношения, открыто поднимать вопрос о расчленении территории СССР, создавая там новую (тюркскую) державу, со стороны венгерской внешней политики было бы неразумным и опасным дипломатическим шагом, о котором не могло быть и речи. Как мы уже выше подчеркнули, значительная часть «туранистов» тоже относилась к этой идее либо осторожно и сдержанно, либо двойственно.
Послесловие
Историки последующих поколений могли бы задавать вопрос о том, являлось ли «ошибкой» вступление Тагана в Туранское общество? Поводом для такого вопроса может служить нереальность и даже иллюзорность представлений туранистов об исторической роли венгерской нации в содействии объединению тюркских народностей Поволжья и Средней Азии. Как утверждают венгерские историки, туранская идеология в период её формирования в культурном смысле могла быть плодотворной, но в политическом смысле весьма бесполезной57. Однако, с точки зрения Тагана и тогдашних поколений, и тем более, учитывая свободу действий Тагана, его усилия в Туранском обществе называть «ошибкой» было бы неразумным. С точки зрения Тагана и его венгерских «соратников» в этом обществе, его вступление могло быть желательным, разумным и даже положительным поступком. Это понятно, если исходить из того, что он искал пути распространения своих взглядов и знакомства с единомышленниками. Так как Таган был оторван от своей родины, Туранское общество могло означать для него эффективную опору в расширении связей с башкирской эмиграцией, а также могло являться «душевным» связующим звеном с родиной.