«Я – русский человек, русский гражданин» – не раз повторяет в ходе беседы Рахманинов, – ««я и сегодня езжу по миру с русским паспортом».
Царский русский паспорт, с которым композитор долго не расставался в эмиграции, видимо, означал для Рахманинова слишком много и прежде всего неразрывную связь с той Россией, которая к тому времени уже была потерянной для многих миллионов русских.
«А есть ли еще в Будапеште цыгане?»
Один вопрос Рахманинова, судя по всему, основательно поразил его собеседника из газеты. Есть ли еще в Будапеште цыгане? При чем тут цыгане? Композитор из загадочной России пояснил. В свой прошлый приезд в Будапешт в 1910 г. 37-летний Рахманинов, кстати, уже написавший к тому времени свою сюиту Венгерские танцы, как выяснилось, часами просиживал в местных ресторанах, слушая и изучая цыганскую музыку. «Через некоторое время, – признался Сергей Васильевич, – я уже мог различать – когда цыгане играли настоящие народные мелодии, а когда – лишь подражания. Впрочем, это было нетрудно, ибо у венгерских народных мелодий своя характерная красота. Я бы хотел поближе изучить музыку венгерского народа, но вы видите, времени нет совсем. Как только закончится концерт, я уже мчусь на вокзал и еду дальше. Такая моя жизнь…»
Кто знает, задержись тогда Рахманинов в Будапеште на пару-тройку дней, быть может, мировая музыкальная культура со временем обогатилась бы еще одним шедевром по мотивам венгерских мелодий. Увы. Будапештский концерт Рахманинова 29 ноября 1928 г. стал вторым и последним свиданием композитора с венгерской столицей. Вскоре пошатнувшееся здоровье композитора и блестящего исполнителя заставит отказаться от тяжелых гастрольных турне. Времени вернуться к венгерской музыке у него, к сожалению, уже не будет.
Между двумя мировыми войнами: русская эмигрантская литература глазами венгров
Эржебет Шиллер
Никакой культурной, тем более литературной жизни у русской эмиграции в Венгрии не было. Как не было ни единого писателя или поэта среди здешних русских эмигрантов, не говоря уже о газете или журнале. И это в то время, когда в большинстве крупных европейских городов выходило хотя бы одно-два периодических издания, а в крупных культурных центрах до дюжины! На то, разумеется, были свои исторические и политические причины.
Историческими, а точнее, историко-литературными обстоятельствами объясняются и представления венгерских писателей и читающей публики о русской литературе: то как она присутствовала в сознании общества. Как и повсюду в Европе конца XIX – рубежа XX веков, в Венгрии тоже была мода на русскую литературу. Отдадим должное и явлениям более ранним: интересу Яноша Араня к гоголевской «Шинели» или же «Евгению Онегину» в великолепном переводе Кароя Берци, сильно повлиявшему на всю венгерскую литературу последней трети XIX века. Особенно популярны на рубеже веков были Достоевский и Толстой, ну и Тургенев, а позднее Чехов, конечно. По одному указателю имен в вышедшем под названием «Гении» уже после смерти крупного писателя Д. Костолани (1936) сборнике его статей о зарубежных авторах можно судить о «русских предпочтениях» венгерской читающей публики в XX веке: Пушкин (статья 1935 г.), Тургенев (1927), Достоевский (1921), Толстой (1908, 1910, 1928, 1929), Чехов (1922), Леонид Андреев (1918), Горький (1924); недостает разве что Мережковского, но, зная вкусы Костолани – это неслучайно. Тяга к мистицизму, пренебрегающая психологическим обоснованием мистификация истории – всё это было ему чуждо.
Переводили и других, но полузабытый сегодня Мережковский был в свое время очень знаменит; многие были знакомы и с творчеством Аркадия Аверченко. Переводили почти без исключения с немецкого; знающих русский язык переводчиков было ничтожно мало. (Что безусловно служило источником трудностей и недоразумений. И тем не менее переведённый при посредничестве немецкого языка Чехов в переводе Костолани и Арпада Тота остается непревзойдённым по сей день).
И хотя в период между двумя войнами с оригинала переводят всё чаще, а пишут о русской литературе подготовленные, хорошо знающие язык литераторы, посредническая роль Запада по-прежнему остается в силе. (Явление, хорошо известное и в наши дни, когда всё давно уже переводится с оригинала, но внимание переводчиков и читателей к той или иной современной написанной по-русски вещи чаще всего предопределяется её успехом за рубежом).