Из бесед с правителем Мохаммеры, шейхом Хаз’алом, А. Круглов «вынес, — по его словам, — глубокое убеждение, что все мысли шейха и все его действия направлены были на то, чтобы, во что бы то ни стало, сохранить свою самостоятельность» (33).
19 февраля, когда «Гиляк» прибыл в Мохаммеру и «бросил якорь против входа в реку Карун», А. Круглов подошел к кораблю на паровом катере шейха Хаз’ала. «Появление у Мохаммеры русского военного судна, — докладывал А. Круглов, — моя прогулка с офицерами корабля по реке Карун и гром выстрелов салюта, отданного мне орудиями палубной артиллерии „Гиляка“, произвели такой переполох в городе, что все его жители толпой высыпали на берег. И оставались там до ночи, удивляясь невиданному ими прежде электрическому свету прожекторов».
В месте резиденции шейха, как следует из донесения А. Круглова, арабы в ожидании русских гостей, заполнили все стоявшие у пристани пароходы шейха, набережную и крыши домов. «Даже женщины вышли из гаремов, чтобы взглянуть на оригинальный „минарет“ на судне», за который они приняли башню «Гиляка».
«Разодетый по-праздничному», шейх Хаз’ал встретил русских дипломатов и офицеров при «входе в гостиные комнаты дворца. Принял очень любезно. Предложил обычные восточные угощения». Сфотографировался с гостями. Показал им «ружья его телохранителей и лошадей в своей конюшне» (34).
Прощаясь, сделал командиру корабля подарок — «несколько баранов и телят, которых, — со слов А. Круглова, — чтобы не нарушать арабский обычай гостеприимства, пришлось принять» (35).
«Мохаммера, — указывал в рапорте барон И. Б. Индрениус, — это главный город Персидского Арабистана. Здесь живет арабский шейх, находящийся в вассальной зависимости от Персии, которой платит известную дань. Но в отношении внутреннего управления — своим племенем и землями — он совершенно самостоятелен и полновластен».
Стража дворца его, «в 1000 человек, вооружена с ног до головы, и холодным, и огнестрельным оружием». У каждой двери дворца — по двое охранников. За креслом, на котором сидит шейх, принимая гостей, всегда «стоят 2 часовых». Вообще, «куда бы он ни пошел, по дворцу или вне оного, за ним всегда следует человек 6 телохранителей». Из боязни быть увезенным из своего удела тайком, иностранные корабли шейх не посещает; «никогда не ездит ни на персидскую канонерку „Персиполис“, ни на военные суда других наций» (36).
После Мохаммеры «Гиляк» отправился в Басру. Воспрепятствовать его приходу туда англичане пытались, используя имевшийся в их руках «карантинный ресурс». И надо же так случиться, рассказывает А. Круглов, «как нарочно, капитан „Гиляка“ телеграфировал, что зайдет в Бассору, если там не будет карантина. Такой оборот дела мог расстроить все наши планы. Англичане непременно воспользовались бы этим, чтобы выставить уход „Гиляка“ как отступление русских перед их влиянием в этих водах; и прокричали бы об этом по всему краю. С другой стороны, и турки, и местное население, и шейхи, обманутые в своих ожиданиях, невольно нашли бы в этом лишь подтверждение толков, направленных против России. И получилось бы, что вместо того, чтобы принести пользу, заход „Гиляка“ в Персидский залив лишь навредил бы нашему престижу в здешних краях» (37).
Оперативное вмешательство А. Круглова в сложившуюся ситуацию помогло ее решению. Он добился сокращения для «Гиляка» карантинного срока в Басре, а в ответ на его телеграмму в Санкт-Петербург капитану русского корабля последовал приказ идти в Басру непременно. Командиру «Гиляка», информировал графа М. Н. Муравьева (17.02.1900) управляющий Морским министерством П. П. Тыртов, «отдано по телеграфу срочное приказание, идти в Басру даже при условии полного карантина» (38).
Сорвать миссию военной дипломатии «Гиляка» в Персидском заливе англичане намеревались любыми средствами, и во что бы то ни стало. «Уже с первых шагов, — говорится в „Отчете о командировке консула в Багдаде надворного советника А. Круглова на встречу канонерской лодки `Гиляк` в Бассору, Мохаммеру и Кувейт“ (17.04.1900, Багдад), — пришлось натолкнуться на английские неприятности. Капитанам английских пароходов, с которыми выбыли из Багдада и я (4 февраля), и секретарь консульства, титулярный советник Г. Овсеенко (29 января), приказано было, как потом выяснилось, несмотря на половодье, двигаться только днем. И поэтому вместо обычных зимой 45–48 часов хода, пароходы прибыли в Бассору лишь на 5-ый день, ночью. К счастью, „Гиляк“ пришел в Бассору только 20 февраля, запоздав почти на неделю» (39).