«Оплата счетов» действительно была одной из причин российской сдержанности. В условиях тяжелого финансового и экономического кризиса зависящая от займов Международного валютного фонда Россия, подобно Венгрии периода между двумя войнами, была вынуждена скрывать свое возмущение постимперским урегулированием, К 1995 году все давнишние мечты о решительной политике в ближнем зарубежье потерпели крушение после фиаско Российской армии в Чечне. Россия проявила перед лицом мирового сообщества не только финансовую и экономическую, но и военную слабость. Реальность того, чем обернулась эта война для молодых солдат Российской армии и для гражданского населения Чечни, которое подверглось жестоким бомбардировкам и артиллерийским обстрелам, стала очевидной во время леденящих кровь телевизионных репортажей из Грозного. Теперь о каких бы то ни было попытках восстановления империи уже не могло идти и речи. В любом случае после того, как Советский Союз распался на независимые государства, признанные международным сообществом, попытки Москвы мобилизовать русскую диаспору, а тем более поставить под сомнение суверенные границы могли оказаться чересчур дорогим удовольствием. Они неизбежно должны были раздражать республиканские власти и все мировое сообщество, в связи с чем неприкосновенность границ была возведена в ранг абсолютного принципа. Поскольку сама Москва провозглашала этот принцип в отношении чеченцев, татар и других национальных меньшинств в пределах Российской Федерации, нарушение этого принципа за ее пределами показало бы международному сообществу несерьезность ее намерений и вызвало бы внутреннюю нестабильность, К тому же Ельцин и его министры не были серьезно заинтересованы в изменении границ или помощи русской диаспоре - у них было гораздо больше приоритетов внутри России, Экономическая стабилизация и реинтеграция в мировую экономику были приоритетами, которые могли быть поставлены под угрозу авантюрами или нестабильностью в ближнем зарубежье. Все правительства при Ельцине были слишком разобщены, озабочены фракционной борьбой, часто коррумпированы и глубоко погружены в личные интересы, чтобы беспокоиться о какой-то иной политике, кроме соответствующей моменту риторики, по отношению к русской диаспоре.
В других бывших империях сама диаспора зачастую могла сделать гораздо больше, для того чтобы ее голос был услышан. Однако русская диаспора состояла из людей, приученных веками к безропотному подчинению правительству и традиционно отрицающих возможность открытого высказывания своих интересов и выдвижения лидеров для их защиты. В Советском Союзе не было эквивалента тем гражданским группам, свободной прессе или парламентским институтам, которые позволили, скажем, унионистам Ольстера получить значительное политическое влияние, В Советском Союзе не было конкурирующих партий, позволяющих различным националистическим движениям мобилизовать массы для поддержки своего радикализма. Русские в нерусских республиках Союза даже не имели своих собственных теоретически автономных территориальных институтов, в отличие от местных национальных меньшинств: в эпоху Горбачева эти последние использовали местные правительственные институты для выдвижения требований подлинной автономии и для защиты своих интересов. Самым близким эквивалентом таких институтов для русских за пределами России были большие фабрики и заводы, на которых они работали: эти так называемые всесоюзные предприятия подчинялись непосредственно московским министерствам, как правило, управлялись русскими директорами и были преимущественно укомплектованы русскими рабочими. Со своими собственными жилыми домами, школами и учреждениями культуры они составляли отдельный мир. Однако после коллапса Советского Союза связь с Москвой прервалась, предприятия были поражены экономическим кризисом и никак не могли защитить своих русских сотрудников от тягот республиканского правления.