35 Lieven D. Empire: The Russian Empire and Its Rivals. New Haven, 2000. P. 283. В середине столетия от 15 % до 20 % центральной бюрократии состояло из немцев и поляков. См.: Pinter W.M. Op. cit. P. 207–208.
36 MaceyD.AJ. Government and Peasant In Russia, 1861–1906: The Prehistory of the Stolypin Reforms. De Kalb, 1987. P. 44–68.
37 См., например: Yaney G. The Systematization of Russian Government: Social Evolution In the Domestic Administration of Imperial Russia, 1711–1905. Urbana, 1973: Lieven D. Op. cit.
38 См., например: RaeffM. The Bureaucratic Phenomena of Imperial Russia, 1700–1905 // American Historical Review. 1979. Vol. 84. April; Vertier A.M. The Crisis of Russian Autocracy. Nicholas II and the 1905 Revolution. Princeton, 1990; Russian Officialdom…
39 McDonald D.M. United Government and the Crisis of Autocracy, 1905–1914 // Reform in modern Russian history: progress or cycle? / Ed. and translated by T. Taranovski. Washington (D.C.), 1995. P. 208–212; VemerA.M. Op. cit. Особенно гл. г.
40 RieberA. Frontiers In History // International Encyclopedia of the Social Sciences. Oxford, 2001. P. 5812–5819.
41 Bracewell W. The Uskoks In Senj. Ithaca, 1992; Kaser K. Freier Bauer und Soldat. Die Militarisirung der agrarischen Gesellschaft In der ktoatisch-slawonischen Militargrenze, 1535–1881. Vienna, 1997; Barrett Th.M. At the Edge of Empire. The Terek Cossacks and the North Caucasus Frontier, 1700–1860. Boulder, 1999.
42 Критический обзор литературы по данному вопросу см.: Heywood С. The Frontier In Ottoman History. Old Ideas and New Myths // Frontiers In Question. Eurasian Borderlands, 700-1700 / Ed. by D. Power, N.L. Standen. 1999. P. 228–250.
43 Aksan V.H. Locating the Ottomans Among Early Modern Empires // Journal of Early Modern History. 1999. № 3. P. 121, 130–131.
44 Stojanovich T. Factors of decline of Ottoman Society In the Balkans // Slavic Review. 1962. December. № 4. P. 630–632.
45 Rogan E.L. Frontiers of the State In the Late Ottoman Empire, Transjordan, 1850–1921. Cambridge, 1999. P. 12–20.
46 Kortepeter C.M. Ottoman Imperialism during the Reformation: Europe and the Caucasus. N.Y., 1972.
47 Weeks Th.R. Nation and State In Late Imperial Russia: Nationalism and Russification on the Western Frontier, 1863–1914. De Kalb, 1996:
Suny R.G. Looking Toward Ararat: Armenia In Modern History. Bloomington, 1993. P. 44–47.
48 Ascher Ah. The Revolution of 1905: Russia In Disarray. Stanford, 1988.
49 Ingrao Ch. The Habsburg Monarchy, 1618–1815. Cambridge, 1994. P. 50.
50 Rothenberg G.E. The Military Border In Croatia, 1740–1881. Chicago, 1966. P. 42–46,116–117,122,136–137,163-164.
Доминик Ливен
Империя на периферии Европы: сравнение России и Запада
Цель этой статьи – сравнить европейские империи на западной и восточной периферии. В первую очередь, это означает сравнение Российской и Британской империй, хотя речь зайдет и об Испании. В этой статье я не буду касаться другого полезного сравнения империй на европейской периферии, а именно России и Османской империи. К этому вопросу я уже обращался1. К тому же, он затрагивается в других статьях этой книги. В своей статье я сконцентрирую внимание на том, что мне кажется главными атрибутами империй: это, с одной стороны, организация пространства и полиэтничности; с другой стороны, это подразумевает власть, и особенно «жесткую власть» или военную мощь в международном контексте.
Придавать преобладающее значение жесткой власти, когда речь идет об империях прошлого, немодно в современных западных академических кругах. Сейчас академические историки империй намного больше расположены сосредотачивать внимание на вопросах культуры, эпистемологии, самоопределения и расы по причинам, связанным с современными тенденциями западной мысли и целями внутренней политики западных государств. Тем не менее, наивно, как отмечает Линда Колли, предполагать, будто этих факторов достаточно, чтобы знать все необходимое о возникновении, выживании и влиянии империй2. Забавно, но в то время, как историки пренебрегают реалиями власти в изучении империй, специалисты по международным отношениям, напротив, переживают запоздалое признание важности концепта империи именно из-за того, что остро осознают американскую мощь и ее последствия для существующего глобального порядка.
Доминация пяти держав в европейских межгосударственных отношениях возникла в XVIII веке и окончательно установилась после выживания Пруссии и внушительной демонстрации военной силы Россией в Семилетней войне3. Она была укреплена и в какой-то мере стала европейским институтом после поражения Наполеона и Венского конгресса. В рамках этого концерта пяти империй Россия и Британия были периферийными державами континента. Их общая и ключевая роль состояла в том, чтобы гарантировать, что Европа останется многополюсной международной системой и не попадет под гегемонию одной империи, как это обычно происходило в истории Восточной Азии и происходит в западном полушарии с тех пор, когда США стали великой державой.
Система пятивластия в Европе отчасти является результатом провала предыдущих попыток испанских Габсбургов и французской монархии установить гегемонию в Западной и Центральной Европе. Для этой статьи попытка Испании более интересна, потому что она во многом зависела от способности Габсбургов мобилизовать средства заморской империи для достижения господства в Европе военной и династической империи, связанной в типичном историческом стиле с универсалистской религией, в данном случае, католической контрреформацией. Главное различие в стратегии Испании и ее наследника на европейской атлантической периферии в том, что британцы никогда не следовали стратегии континентального превосходства. Вместо этого они сосредоточились на гегемонии в заморских территориях, сохраняя свое положение в Европе за счет политики равновесия власти. В моменты кризиса они поддерживали ее ограниченной военной интервенцией и, главным образом, большими субсидиями союзникам на континенте, возможными благодаря коммерческой гегемонии в заокеанском пространстве и колонизации4.