Однако отношение его к русским было резко отрицательное, причем он этого и не скрывал, грубил налево и направо. Федор Головин, руководивший Посольским приказом, жаловался, что Мустафа отказывался явиться к нему, что он не ведет никаких переговоров, уклоняется от деловых бесед.
Если бы его поведение ограничивалось только этим, то можно было бы не придавать его выходкам большого значения, особенно в те годы, когда Россия была заинтересована в мире с Турцией. Капризы Мустафы-аги выражались еще и в том, что он не желал писать письма своему повелителю — султану. В Турции это было расценено не как странность Мустафы, а как контрразведывательная мера русских. «Все не так просто», — считали турки у себя дома. Посол стал, мол, жертвой принудительных мер русской полиции, русские, скорее всего, не позволяют послу писать в Турцию. Из Константинополя понеслись требования, чтобы Мустафу скорее отпустили. А он-то вовсе не торопился!
Наконец, его удалось выпроводить из России. Причем Толстому послали доказательства его безобразного поведения в России. Случай этот сам по себе не такой уж значительный в дипломатической истории тех времен, однако расценивался тогда как весьма неприятный: Россия находилась в довольно натянутых отношениях с Турцией. Турки требовали удаления русского флота из бассейна Азовского моря, разрушения крепостей Таганрог и Каменный Затон, прекращения строительства флота.
Положение было столь напряженным, что в декабре 1704 года Толстому были направлены «статьи», по которым выражалось согласие в крайнем случае на разрушение крепостей и продажу части флота. И вот в это самое время возвратился в Турцию Мустафа. Всеми средствами требовалось нейтрализовать его вредное влияние на российско-турецкие отношения и не допустить разрыва, а тем более войны с Турцией.
За это снова пришлось взяться Петру Андреевичу. Каков он оказался в этом деле, видно из следующего письма.
27 апреля 1706 года он доносит, что Мустафа-ага благодаря его — Толстого — «стараниям» разорен, арестован и заключен в темницу в Адрианополе. Толстой на этом не успокаивается: «Обаче еще домогаюсь, чтоб ево лишили жизни, понеже не достоин жить на свете за злое свое дело»{13}.
Наряду с дипломатическо-разведывательной деятельностью Толстой осуществлял и немалую контрразведывательную работу. Турки разворачивали большую разведывательную работу в России и использовали для этой цели главным образом татар, которые проникали из Крыма, Кубани, Прикаспия в южнорусские области; нередко они засылали агентуру в Россию и из числа христиан из их дунайских владений, особенно из греков.
Константинопольская резидентура не могла освещать деятельность крымских татар, но благодаря хорошо поставленной контрразведывательной работе под руководством П.Л. Толстого ей удавалось сигнализировать русскому правительству об агентурных мероприятиях турецкой разведки. Так, в апреле 1703 года в директиве Петра Федору Матвеевичу Апраксину говорилось, что «Толстой уже в трех письмах подтверждает, что, конечно, шпионы не одни посланы на Воронеж и в Азов. Извольте гораздо смотреть того; обо всем извольте учинить, как Господь Бог вас заставит. И извольте дать о том ведомость Ивану Толстому[3], чтоб был також в великой осторожности… Зело берегитеся шпионов на Воронеже; а на Донское устье можно никого приезжава не пускать, кроме своих матросов, ни крестьян, ни черкас»{14}.
В 1706 году Петр Андреевич разработал новый план вовлечения Турции в войну с цесарем. На сей раз он предложил вступить в переговоры с французским послом, пожаловаться ему на необоснованное недоверие к нему турецких властей и попросить француза выступить в роли посредника между Россией и Турцией. Расчет строился на том, что Франция, заинтересованная сама во вступлении турок в войну против Австрии, поддержит всякий план, гарантирующий спокойный тыл туркам со стороны России.
П.А. Толстой продумал всю комбинацию. Предвидел он и возможность провала, если посол вдруг разгласит сведения о таких предложениях России.
«А если бы французский посол и захотел кому-нибудь об этом заявить, — пишет Толстой, — хотя бы самому Цесарю, — не поверяет, зная, что он этого желает и потому затевает из своей головы».