Ну, к слову все так и было. Овощ с интересом наблюдал за тем, как его соседа избивают резиновой дубинкой с металлическим набалдашником (для более эффективной борьбы с мертвецами), скалился совсем как человек. Когда я рухнул на пол, больно ударившись о решетку, а из носа пошла кровь, то мертвец задвигал корпусом, поворачиваясь туда-сюда, и тупо посмотрел на меня.
Я знал, что это у овощей одно из высших проявлений удовольствия. Собаки машут хвостом, кошки мурлыкают, мужчины фапают, а они вон вращают из стороны в сторону торсом.
-И если с этим мертвым гондоном что-нибудь случится, – напоследок прошипел мент, – ответишь головой.
-А меня, человека, не жалко? От него же воняет!
-А что тебе, паразиту, сделается? Человек он это, везде выживет.
Вот не люблю этих комнатных философов, у которых мысли имеют форму той же комнаты – угловаты, с косыми углами (таджики плохо строили), и таким чувством собственной важности, что им можно мерить температуру Солнца – делений на шкале хватит.
-Говнюк, – прошептал я так тихо, что и сам не услышал. Зато на совести от такого самообмана мигом полегчало.
Полицейский ушел. Я присел на узкую, будто гладильная доска, скамью и принялся промокать куском стерильного бинта, целый рулон которого я подобрал в ныне не существующей Венгеровской больнице, выступившую кровь. Мне приходилось бывать в той поликлинике еще до Зомбикапсиса, она где-то в шестидесяти километрах отсюда. Я с уверенностью могу сказать, что сельский врач – это либо святой подвижник или бездарный троечник. Троечники в той свежее отремонтированной больничке, очень удивились неожиданной агрессии бабулек, которым осточертело торчать в очереди и они кинулись, скаля ставные челюсти, на прием без очереди. Больница стало большим склепом, ее до сих пор не восстановили.
Я и раньше побаивался этих коренных жителей очередей, но когда они превратились в зомбей, то я посочувствую любому своему врагу, если он их нечаянно встретит.
На зомби я не обращал внимания. Буйный не настолько умен, чтобы притвориться овощем, а овощ еще тупей буйного. Максимум на что их хватает это передвигаться стаей или ждать в засаде. Показалось. Или...
-Осёл! Дебил! – ругнулся я, – они же вчера меня чуть не прикончили!
Я молниеносно повернулся к скучающему мертвецу с ожиданием того, что он зарычит и довершит начатое дело: победить его голыми руками нет ни единого шанса. Вчера, когда бешеные, будто начитавшись Маркса, проявили навыки простейшей кооперации, я уже не могу с уверенностью сказать, что живые мертвецы обязательно тупицы. Как я мог об этом позабывать! А еще мертвым сталкером зовусь!
Мертвяк глуповато улыбался, словно увидел голую даму. Затем резко скосил на меня карие глазища:
-Извините, пожалуйста.
Нет, я ожидал чего угодно, то, что он начнет играться со своим посиневшим, без сильного кровотока членом (зомби вообще забавляет эта болтающаяся висюлька, они часто ее себе отрывают, не чувствуя боли), то, что вновь примет вид буйного, но никак не этого степенного, почти светского “Извините, пожалуйста”!
Я, прижимая к бьющемуся сердцу руки, произнес:
-Вот уж хрен. До конца жизни не прощу. Ты кто такой, мать твою?
На всякий случай я нащупал спрятанное под шов на ремне плоское шило. Полезная в хозяйстве вещь: можешь хоть дырки на поясе делать, хоть третий глаз вражине проколоть.
Зомби (или уже нет?) миролюбиво отошел к дальнему углу обезьянника, зашептал, чтобы не услышали наши тюремщики:
-Меня зовут Феликс Викторович. Можно просто Феликс или Феникс...
Нет, все-таки я был не прав, дурацкое человеческое желание сменить себе имя на что-нибудь звучное неистребимо во веки веков. Наверное, это вполне объяснимо. Чтобы стать великой исторической личностью надо обязательно иметь легко запоминающееся, звучное имя: Иосиф Сталин, Бенджамин Франклин, Наполеон Бонапарт.
-А я Иван.
Он попробовал пошутить:
-Раз ты сюда попал, то либо Иван-царевич, либо Иван-дурак?
Не знаю почему, но мне страстно захотелось вогнать ему шило повыше хрупкой, интеллигентской, “истино-феликсовой” переносицы. Притворяющийся зомби был щуплым, тонким, заморенным человеком, с красными следами от подушечек очков на переносице. Чуть подслеповатые глаза, бегущие вниз морщины около краешков рта с заедами от нехватки витаминов. Не волосы, а черный гудрон с воткнутыми туда перьями. Разве что глаза живые, с коричневым огнем, утопленным в красной луже лопнувших капилляров.
По своему виду Феликс походил либо на жертву Голодомора, либо на среднестатистического учителя Российской Зомбирации.
-Они оба плохо кончили, – буркнул я, – женились в конце.
Феликс засмеялся, показав мелкие, птичьи зубы отталкивающего, светло-желтого оттенка.
-Рад знакомству. Я работал учителем-зомбиведом в средней образовательной школе города Чаны. Школа номер один. Теперь эта школа может по праву именоваться нулевой. С три дня назад на Чаны напали больные люди.
-Овощи или буйные? – переспросил я резко.
-Как зомбивед могу сказать, что это не имеет решительной разницы. Все они люди, подвергшиеся тяжелому расстройству психики и физиологии, ослабленный организм которых поразил неизвестная науке хворь. Какая разница имеет для жертвы цвет кожи грабителя?
Эту хорошо известную сказку он заливал еще с пять минут, про то, что не все зомби – злые, но все зомби – люди, в общем, перекладывал старинные принципы толерантности на современные зомбячьи реалии. Я не удивлюсь, если учеников этого идиота сожрали подчистую, когда они вышли встречать бегущую к ним толпу мертвецов с цветами в руках.
-Слушай, Фен, – я кастрировал звучного Феникса, – а твои ученики живы после нападения?
-Они мертвы, – покачав головой, ответил зомбивед, – я не вижу надобности иронизировать над смертью детей, Иван, дело тут не в преподаваемых мною навыках. Чаны атаковали не десять безумных и даже не пятьдесят, как это месяц назад произошло в деревне Погорелка. К слову, она опять сгорела. На Чаны, одновременно с разных сторон напали около пяти сотен мертвецов.
Моя улыбка стянулась в прямые, побледневшие губы:
-Как это, пять сотен? Да они такими толпами никогда не собирались! Они не смогут прокормиться. Их заметят с беспилотника или вертолета, а потом артиллерией разметают.
-И что? А еще раньше люди не знали про радиацию, но это же не значит, что ее не было. Из населения Чанов выжили только те, кто догадался как можно быстрее свалить из городка и рвануть по направлению к Новозомбиловску., такие как я. Те, кто решили переждать в подвалах и за крепкими заборами, ныне мертвы, от болезней или обезвоживания.
Это был действительно чудовищно. Меня не сильно волновала гибель такого количества людей, в конце концов, добрых двадцать процентов населения Земли, уже перестали существовать. Я содрогался от той мысли, что промышлял так близко от места, где бродят целые полтысячи буйных. Там бы меня от мучительной смерти не спас не один кот. Половина полка, огромное количество мертвецов!
-А как же солдаты?
Феликс невесело хмыкнул, заученным движением поправив очки, но потом спохватился, что их у него нет:
-Доблестный шестой батальон третьей сибирской линейной мотострелковой дивизии, расквартированный после Зомбикалипсиса в Чанах, прославился в местной газете тем, что совершил шестнадцать изнасилований, около полусотни грабежей, в том числе налет на один транзитный товарный эшелон на Чановском вокзале. Помню, они еще убили молодого лейтенантика, что пытался их урезонить и подожгли по пьяни здание администрации. Повторилась судьба многих гарнизонов в отдаленных поселках, где нет сил милиции, солдаты почувствовали силу.
Фен тяжко вздохнул. Ему, как интеллигенту, наверное доставалось больше других.
-В ночь, когда напали мертвецы, около солдатских блокпостов на вокзале, вокруг города, на дороге в Венгерово, неожиданно обнаружились канистры с настоящим спиртом! Что и говорить, без сопутствующей дисциплины, все перепились в такой хлам, что и двадцать третьему февраля не снилось! Солдаты отпраздновали второе девятое мая. Неожиданно появившимся зомбякам не составило труда пережрать солдат. Немногочисленные выжившие сумели организовать оборону на втором этаже железнодорожного вокзала, оттуда отлично просматривается любой подход к зданию. Площадь, как в тире и мишени – бегающие мертвецы. Они обороняют железнодорожное полотно, надеюсь, помощь уже пришла.