-Вон овощ бродит, – Феликс выпростал руку. И действительно, нарезая круги вокруг березки, ходил, как на привязи, безобидный мертвец, – подстрели его.
-Ты что, совсем дурак? А если грабители неподалеку? Думаешь, они не польстятся на мой автомат? Схему что ли не знаешь? Старую разводку с кошельком не знаешь что ли? Теперь убьешь зомби, только начнешь его обшаривать, так тебе предъявят сразу “по понятиям”. Овощей, буйных тоже не боишься?
Фен поморщил свою встопорщенную голову. Человек-крыса, человек-таракан. Мелкие, жутковато-желтые акульи зубки до сих вызывали у меня отвращение. Он примирительно почесал голову, и мне захотелось сорвать этот черный одуванчик:
-Отобьемся еще раз.
Ага, как будто это он утром, вместе с полицейскими, стрелял из пулемета по умертвиям. Вообще путешествовать без средств передвижений – это высшая степень идиотизма. Практически самоубийство. Зная, что кругом кишат живые мертвецы и их, не реагирующие на свет зрачки, обшаривают ландшафт в поисках чего-нибудь вкусного и интересного, брести пешком было неправильным. Но какие варианты? Подождать в том могильнике – посадят как преступников, а то и расстреляют. Никакой водитель дальнобойщик в здравой памяти теперь не останавливается на трассе. Идти по чащобе и закоулкам было опасно, можно было наткнуться на бандитов. На этом участке дороги они не сильно промышляли, так как она патрулировалось военными, как магистраль снабжения города продуктами. Оставалось одно – идти, причем держась поближе к деревьям, на которые, в случае чего, можно было залезть.
Я сказал:
-Послушай, если ты хочешь дойти до Новозомбиловска, то придеться следовать моим указаниям. Иначе я пойду один, не хочу, чтобы на меня без средств передвижения наткнулась какая-нибудь шайка бешеных людей. Бегают они намного быстрее меня. Замотай рану, их привлекает кровь.
Разумеется, я врал и один бы я не пошел. Если накинутся мертвецы, от которых не будет шанса отбиться, то я сломаю Фену его худенькую ножку арматурой и уйду в отрыв, стараясь не слышать его жалобных причитаний.
Я не злой, просто мне моя жизнь дороже.
Луч на удивление прямой, но не менее гадкой дороги, утыкался в подбрюшье горизонта. Там, казалось, налип черный гречневый комочек, постепенно разрастающийся в небольшую мушку, окуклившуюся затем в гусеницу. Метаморфозе сопутствовал нарастающий шум, похожий издалека на реактивный. Я так отвык от тарахтенья военного дизеля, что не сразу сообразил и потащил упирающегося Феликса в укрытие.
-Военные! Идут на помощь Чанам или ментам. Валим!
Фен попытался сопротивляться, ему всяко больше хотелось ехать на броне в окружении вооруженных мужчин, чем брести по накалившемуся асфальту с рогаткой в руке. Я не разделял его мыслей.
Мы с ходу, гигантским прыжком гепарда, преодолели кювет. Там, размокнув в ливневом стоке, раздулся до невероятных, слоновьих размеров человеческий труп. Он был настолько омерзителен и синюшен, словно протравлен дустом, что мне и в голову не пришла мысль после его обшарить.
-Быстрее!
Мы бухнулись сразу за кюветом в какой-то земляной пупок. Грязно, сыровато и одновременно пахнет горелой щетиной, но относительно безопасно. Я с удовольствием вдавил голову Фена в землю:
-Нет, – отплевывался он, – отпусти!
-И при этом ты хотел выйти к военным? А тебе не кажется, что двое здоровых мужчин, с оружием в руках идут в неизвестном направлении и лет на вид... ну, никак не меньше сорока пяти, а значит, они подлежат военной или трудовой мобилизации. Приписных удостоверений у них нет, значит либо уклонисты, либо дезертиры, а то и мародеры. А что делают с такими людьми в условиях ЧС? Берут под стражу или, в худшем случае, расстреливают без суда и следствия. Так что составить нам с тобой компанию вон тому, – я кивнул в сторону лужи, – разбухшему трупу.
Я убрал руку с затылка зомбиведа, и он слега приподнял голову, уставился на меня темными, слишком ранимыми, коровьего милосердия глазами:
-Вань, посмотреть то хоть можно?
-По два пятьдесят с носа. С твоего интеллигентского, Феликс, все три – пошутил я.
Обзор загораживали стебли высокой, жесткой травы, и увидеть нас с дороги вряд ли представлялось возможным, а грозный вид моторизированных соединений российской армии, еще по-прежнему внушал уважение. По-крайней мере моральными принципами они себя не утруждали и справедливо стреляли во все, что шевелится.
В душе, пусть очень глубоко, но все мы патриоты.
-Только не вздумай орать, пристрелят мгновенно. Они же на войне и не хотят, чтобы колонной полакомилась мертвечина.
Грохот и лязганье гусениц стали совсем громкими, и под нами начала подрагивать земля, казалось, что бронетехника движется прямо на нас и вот-вот переедет природный окопчик. Не люблю чувствовать себя мясным фаршем на линии жестяного конвейера, но да эпоха располагает.
Первым прогрохотал на крейсерской скорости старенький танк-труженик Т-72..На Шипкинском полигоне, что в нескольких десятках километрах от Новозомбиловска, прямо под открытым небом и брезентом стоят застывшие металлические памятники машиностроению СССР. Когда правительство приказало использовать для подавления распространения болезни армию, то из всей танковой армады рабочими оказались всего несколько десятков танков. Я до сих пор не совсем понимал, зачем использовать против мертвецов танки, жечь дорогое топливо, если достаточно обычного взвода автоматчиков и бронетранспортера.
Потом, когда я увидел в Новозомбиловске, как на площади имени всесоюзного старосты, то есть Калинина, под красными лязгающими гусеницами танков отдавали жизни десятки манифестантов, я понял, что танк – это не только солидная передвижная огневая мощь, но и, в прямом смысле, символ морального давления на население.
На головной броне с пяток автоматчиков, подпрыгивают на кавернах. Под задницами одеяла. Ага, еще с годик поездят такие летучие отряды по дорогам, и в Российской Зомбирации одна беда победит другую.
Ветер издевался и приносил от солдат запах сигарет, еды и легкого шефе. Я благополучно от армии откосил, поэтому, как всякий уклонист, с безграничной уверенностью ругаю армейскую службу.
Затем скакали ездовые лошади российской пехоты – БМП-2. На ее брони солдатни побольше, большинство откормленные, розовомордые славяне-контрактники. Затем военные ГАЗ-66, с деревянным кунгом. Из одного выглядывают ящики, из другого любопытные воины.
Нет, на параде в честь девятого мая красивее, но и здесь тоже ничего.
Я не сразу заметил, что несколько автоматов глядят в мою сторону. Мое тело не успело даже среагировать на этот жест, а мозг выдавил дурно пахнущую, как фекалии, мысль: “Они не могли нас заметить!”.
Защелкали одиночные выстрелы, скосившие траву над нашей головой, но они ложились аккурат на кровать дальше той зеленой перины, где лежали мы с Феном. Зомбивед пытался подскочить и заорать военным, что он, де, невиновен. Я вовремя остановил этот воинский подвиг.
Славу Господу нашему, но солдат в российской пехоте по-прежнему учат чистить картошку, строить дачу капитану, но никак не метко стрелять. Колонна с улюлюканьем проехала мимо, и я успел увидеть, как стрелявшему с похлопываньем по плечу подавали пачку сигарет.
Я привстал и с удивлением посмотрел вслед летучему отряду. Так я и стоял, пока моей ноги не коснулись вязкая жидкость. Сзади, растянувшись на склоне схоронившей нас ямки, раскинув руки, пытаясь до нас дотянуться, лежал буйный с перекошенной от удачи мордой. Пуля точно угодила промеж сведенных бровей, оставив сигаретный ожог, а сзади вырвала весь затылок. Зомби затихал, покачивая ошметками головы, вместе с грохотом транспорта, который одновременно и чуть не подвел нас, но, исправившись, спас.
-Вот так номер, – сокрушался я, пытаясь унять дрожь в коленках, – а я и не заметил. Представь, Фен, лежим мы в яме, прячемся, а тут сверху на нас прыгает жутко вонючее, липкое существо и сразу рвет нам шеи. Мы с тобой друг, чуть не погибли. Воистину, если бы не наша армия, нас бы не было.