Интернет-бойцы, углядев со спутника подробные фотографии варварских похорон без всякой тризны, подняли жуткий вой. Кончилось все тем, что несколько наиболее активных пользователей были приговорены к нескольким годам заключения за экстремизм.
-Кушай, кушай мой дорогой.
Пульхерия кинула грустноватому вида зомби, с отсутствующей левой рукой порядочное число костей, как раньше кидала дворовым псам. Зомбикалипсис решил проблему бездомных животных: они оказались сожраны буйными, а уцелевших предусмотрительно перебили городские службы. Питаясь мертвечиной и падалью кошки, собаки и лисы, мигрировавшие в города из разоренных лесов, заболевали бешенством и кидались на людей. Правда, как успокаивали ученые, это был не вирус, превративший людей в мертвечину, а обычное, знакомое народу заболевание.
Это, конечно, очень обнадеживало.
-Кушай, кушай мой дорогой, – Пульхерия подкинула к ползающему на карачках кусочки хлеба. Зомби, утробно мыча и не оглядываясь на кормилицу, запихивал себе в пасть пищу вместе с окурками, листвой, комками грязи, – Ну, бедненький, оголодал совсем? И кто же с тобой так обращался плохо? Кто ручку тебе оторвал, инвалидом сделал?
-Теть, а, теть? Дай пять рублей!
К бабушке обращались черные разбойничьи патлы, а под ними смуглое, вроде бы, как, наверное, я все-таки думаю, но при этом не берусь утверждать – человеческое лицо.
-Теть, дай пять рублей!
Пульхерия Серафимовна не то, чтобы любила цыган, питая к ним предвзятое и стереотипное мышление, как о мошенниках, но вместе с тем испытывала присущее многим старым русским женщинам чувство печали и сострадания при виде ближнего своего. Обреченные на одинокую старость такие люди готовы любить и помогать всем, даже проклятым фашистам. К сожалению, Пульхерия Серафимовна не понимала одну простую вещь: каждый пирожок, которым она угощала голодных цыганских детей, мог обернуться через несколько лет сытым изнасилованием ее внучки, преспокойно возвращающейся из школы.
-Конечно, миленький, держи.
В этот момент с колен поднялась (нет, не Зомбирация) а та грязная масса (говорю же – не Зомбирация), что ела с земли куриные кости и почти осознанно, с некоторой обиженной искрой, уставилась на бабушку, дающую мальчику пирожки.
-Иуэ-у-уэ-э...
Мальчик победно лягнул мертвеца по коленке и, не сказав спасибо, побежал клянчить дальше. Безобидные овощи, привыкшие к истязаниям, которым бы позавидовала бы испанская инквизиция, существа безропотные и забитые, никогда не защищали себя и не наказывали обидчиков.
-Что ты смотришь? Ему тоже хочется кушать.
Пульхерия отступила. Двое молодых людей, отбивших от галдящей стайки, жарящей шашлыки, подхватили жующего зомби под мышки и, шутливо подтащив того к остроконечной оградке, хлопнули его мычащей чубатой головой о выступающее ломаное железное острие.
После невозможно было сказать, откуда на тщательно охраняемое кладбище проникли буйные. Была выдвинута даже гипотеза, что состояние полного покоя, которые испытывали зомби-овощи, может быть нарушена, и они рассерженные нападут на обидчика.
Воистину, то был зомбячьй бунт. Бессмысленный и беспощадный.
В узких проходах, где надгробия громоздились друг на друга, налезая на соседей кривыми оградками и напоминая больше колонию опят, нежели кладбище, ожила тишина. Ожила смертью: грязными, матерящимися криками, стонами и хрипами. Топотом ног и звуком шаркающих, подтягиваемых к себе конечностей.
Пульхерия Серафимовна успела запричитать, прежде чем на нее запрыгнул хилый и расшатанный мертвец.
-Буйняки! Святы Господи!
Давка, давка! Чавкают борщом, чавкают тела при сексе, но как страшно, иступлено и, беря высокие ноты, чавкает давка! Кисель из ползающих тел. Социальная лестница во всей своей ужасной красе: внизу растоптанные старики и старухи, дети, которых не успели прижать к себе родители, затем женщины, потом подростки и по самому верху, по головам и спинам – мужчины, в мгновение растратившие мужественность.
На главную кладбищенскую дорожную ветку, от которой отходили отводки дорожек или лабиринты между заборчиков, стал высыпать народ. Это только усугубляло положение толпы, что падая, пытаясь подняться, вновь падая, неслась, ползла, двигалась вперед, к выходу с кладбища.
Полиция, приданная каждому кладбищу для его охраны, оказалась бездейственна и неэффективна. Разве что цыганские семьи, проявляя сплоченность коллектива, заскочили в свои автомобили и устремились прямо по пешеходной дорожке к выходу, давя и сбивая людей.
Зомби, охватывая массу в мешок, вот-вот готовы были его заштопать. Уже разодраны десятки наиболее медлительных стариков, которые не смогли дать достаточное количество мясо для ненасытных желудков, и снова клацает зубами мертвая погоня за улепетывающими живыми.
Мерно качающиеся сосны отбивали панические крики, беспристрастно наблюдая за мертвым побоищем. Сотни буйных гнали безумную толпу к выходу, гнали, наступая ей на пятки. И сложно было отличить заразного от здорового, ибо паника превращает человека в животное, овладевает им, гонит вперед, как от пожара, но гонит на смерть. Толпа, в которую он заключен, затопчет любого, кто встанет у нее на пути.
Мимо торговок, бросивших свой товар, опрокинутых венков и побитых мраморных надгробий, чем в изобилии торговали у главного входа на кладбище, забурчал БТР с коротким носиком пулемета и отрядом мужчин в камуфляже.
Из мегафона раздался стократ усиленный голос Еремея Волина:
-Все люди – на землю! НА ЗЕМЛЮ!
Огненной плетью над головами бегущих людей стегнула пулеметная очередь.
-ЛЮДИ – НА ПОЛ! ЛОЖИСЬ!
Дорога лучом выходила прямо на хрупкий щит из двух десятков мужчин и боевой машины пехоты. Потерявшая сознание толпа сметет единственных своих защитников. Как глуп человек в ужасе! Не понимает, что от буйных ты никогда не сможешь убежать, они уже набрасываются на отстающих. Волин, в простом камуфляже, слепив две брови в одну, пророкотал, зная, что если он не сможет остановить толпу, то толпа навсегда остановит его:
-ЛЕЖАТЬ!
Со второго раза до лавины людей дошло, что от них хотят. Но как тут ляжешь, когда за тобой по пятам бегут окровавленные упыри, желающие разодрать тебя, оторвать члены и мило провести время? Великий это погонщик – страх. Как только не пытались справиться с ними исторические фигуры. Квинтелий Вар, чтобы предотвратить панику, ложился на землю, и солдаты не могли переступить через своего полководца. Ярослав, храбрец и азартный воин, еще не получивший титул Мудрого, первым бросался, прихрамывая, в атаку. Персы выливали воду перед сражением в пустыне, Сун-Цзы советовал завести войско в место смерти, и тогда оно будет стоять насмерть...
На деле, чаще, со страхом борются по-другому.
-Огонь! – скомандовал Волин.
Заговорил крупный пулемет, немедленно изрешетивший ближайший черный Мерседес, нашпиговав свинцом нашпиговавших его людей. Повтор оправдан. Туша БТР-а оделась кудряшками черных пороховых газов. Бойцы ссыпались с брони и, как зеленый горошек, заняли оборонительные позиции.
Как только оружие охрипло, выпив целое ведро горячего июльского воздуха, Еремей Волин, в какой-то откровенно-муссолинской позе: уперев одну руку в бок и широко расставив ноги, подав вперед корпус, проорал в мегафон:
-ЛЮДИ, ЛОЖИТЕСЬ! ЛЕЧЬ!
И толи демонстрация силы, перемешанной с кровью, вытекающей из прострелянных трахей черной машины, толи этот родной русский мат, говоривший охваченным паникой людям, что ситуация под контролем своего, до мозга костей русского человека, которому плевать на официоз и приказ, но... вся, безумствующая еще несколько секунд назад толпа, послушна бухнулась на асфальт главной аллеи Заельцовского кладбища.
Разве что метавшиеся цыгане, застыли как суслики и гниющие мертвецы, впрочем, как и гниющие женщины во множестве цветастых юбок, визжали без остановки. По дороге, ломая конечности и примешивая к хрипу приближающихся к дороге мертвецов, катили машины с пытающимися уехать с побоища, хозяевами.