Ванек бабы много нарожать могут, а Мойша Лазаревич всегда в единственном экземпляре.
И вроде посмеяться можно или обвинить в антисемитизме, в дремучести и прочих лесных качествах, но на самом деле печально это, что ты жил, живешь и будешь жить в стране, хозяева которой скорее сделают сами себе минет, чем обратит внимание на живого человечка с ручками, ножками и душой в их сочлении, жмущегося под тенью нефте-газовых гигантов.
Фен продолжал гневно наблюдать за моими действиями, словно я обирал голодающих, кому он лично сдавал деньги, и вдруг неподвижные зомби зашевелились, как будто услышав громоподобную тушь оркестра, и двинулась далее по оврагу, превращавшемуся во все более сонную лощину. Он задумчиво заковырял в носу. Я хотел ему сказать что-то очень важное, но забыл.
-Ох ты ж, мать!
Я вылетел из оврага с быстротой старушки, гонящейся за автобусом. Никто за мной не последовал: видимо я оказался хреновым пророком. С крохотной возвышенности мы наблюдали, как вполне просматривающая колонна мертвой плоти маршировала на будущий желтый закат. Зрелище производило впечатление своей алогичностью. Человеку, никогда не знакомому с живыми трупами это представилось бы как вдруг заговорившая с ним человеческим голосом собака или участливый полицейский.
-Знаешь что, Фен, – проговорил я задумчиво, – хрен мы прошагаем эти оставшиеся километры, если пойдем по тихим местам. Я ничего не понимаю. Вон их сколько! И по счастливой случайности овощи. Мы здесь как на ладони.
-И что нам делать? – спросил он, целеустремленно ковыряя в носу. Наверное, надеялся найти там клад или тайный план.
-Не знаю. Тут все зависит от удачи...
Я смотрел как его костлявый палец, с выпирающей горбинкой погружается в крохотный вздернутый носик, точно в глубокую пещеру, скребется там. Шумно ищет полипы.
-Феликс, – проговорил я, – не ковыряй в носу. Мне почему-то кажется, что это очень опасно.
Он прогнусавил:
-Да брось ты, что может быть опасного в том, что я ковыряю в носу? Палец сломаю себе? Или мозги выключу?
В моем мозгу судорожно вертелось какое-то позабытое мною правило. Я ясно понимал, что ковырять в носу в мире живых мертвецов строго противопоказано. Но вот логически обосновать, почему я пока не мог. Позабыв о более насущных проблемах я, как завороженный извращенец смотрел, как зомбивед извлекает из своей Марианской впадины свой продолговатый батискаф. Он был слегка окровавлен.
-Ой, кровь, – пристыжено пробормотал Фен, – расковырял слизистую, наверное...
Я наблюдал, как из тонкой, почти аристократичной ноздри, выползла, сощурившись алым на солнце, тонкая красная струйка.
-Дурак, – зло сказал я, – теперь ты понимаешь, почему нельзя ковыряться в носу, когда кругом зомби? Заруби себе это на носу. Это одно из важнейших правил Зомбирации! На платок, утрись.
Вероятность того, что буйные, пребывающие где-нибудь неподалеку учуют кровь была очень мала. Учитель быстро утер кровосток и запрокинул голову назад. Я продолжил свои теоретические исчисления:
-Шоссе должно охраняться, так как оно нужно, чтобы снабжать город всем необходимым. Железнодорожные пути должны рано или поздно расчистить. Но ты сам видел, что бешенные делают с военными. Они не считаются со звездочками на пагонах. Вокруг дорог их будет еще больше. Лучше всего путешествовать по воде, но наша заботливая власть до сих пор не организовала паромное сообщение, а плавать на джонке собственного изготовления, я не приучен.
На дороге показалась медленно едущая машина, без всякого мертвого эскорта. Вдали показались быстро увеличивающиеся фигуры, точно передвигаемые сразу на две клетки пешки. Завывания, которые до нас донес ветер. Скорей всего он так быстро и распространил запах крови. И самое паршивое, что негде укрыться от этой разряженной пехотной цепи из мертвой роты, ни одного массивного дерева, ни одной щелочки вокруг, кроме дороги.
-Фен, бежим!!
Повторять никому не пришлось, и мы рванули к трассе. Расстояние между настигающими нас мертвецами молниеносно сокращалось. Я оглянулся и увидел, что некоторые из них плюхнулись на пузо, и несутся к нам, высоко подпрыгивая, как псы, дикими прыжками.
Я спародировал фильм:
-Беги, Феликс! Беги!
Шансов на спасение у нас было немного, если только машина остановиться и примет нас. Мы сумели достигнуть трассы прежде, чем мертвецы сумели достигнуть нас, но я уже мог различить их лица. Еще зимние оборотни, один бегает даже в вылинявшем пуховике, а у другого на голове шапка. Запах пота был чудовищным, как от дивизии солдатских портянок. А мы с Феликсом Викторовичем были теми самыми девками, которых кинули бы в полк.
-Стойте! – я отчаянно замахал руками приближающейся к нам Ниве, – стойте!
Мужчина за рулем дал по тормозам и, высунувшись, проорал:
-Садитесь, чего орете то!
Мы втиснулись в машину и рванули с места настолько, насколько это позволяли возможности отечественного автопрома. Через мешки с картошкой, наваленные в багажнике и пыльное стекло я наблюдал за выметнувшимися на трассу мертвецами, с улюлюканьем погнавшиеся за машиной. Но как не велика была их скорость, тягаться с машиной они не смогли и через пару минут потеряли ее из виду.
-Вы что, мужики? – захохотал водитель, – совсем с глузду съехали? Кто же нынче путешествует по нашим бесконечным просторам! Сожрут, как пить дать.
Я узнал в этом простом, как русский блин, человеке, фермера. Мало того, что в салоне машины были остатки сена, мешки с картошкой, болотные сапоги и ружье, которое водитель заботливо примостил подле себя, так и сам вид, и простодушие человека, спасшего нас, связывали его с крестьянской натурой.
Какой-нибудь гламурный педераст на иномарке никогда бы нас не подобрал, а потом бы еще заснял на видео, как нас пожирают, и выложил бы на ютубе. Для него несколько тысяч просмотров важней жизни чужого человека. Хотя его я бы смог понять, сам иногда мучаюсь по поводу своего поступка на зомби-шоу.
-Да мы это, – сорвал я, – путешественники. Туристы.
-Русиш туристо обликом морале?! – снова захохотал он, – а где у вас палатки, а оружие? Иностранцы шоле? Ну, вы ребята даете!
Нельзя было дать повод заподозрить нас в том, что мы мародеры, тогда бы этот добрый мужичок разрядил бы в нас свою двустволку. Никакой фермер не любит тех людей, кто его обворовывает.
-Мы экстремальные туристы, – вставил Фен, – нынче такое модно.
-Ааа, – протянул крестьянин, – модаааа.... Ну да... против моды не попрешь. Только по мне херня это все!
Мы быстро познакомились. Нашего спасителя звали Семен, просто и дружески, без всяких отчеств и фамилий. В его круглом, вовсе не испитом лице, читалось желание дружить до гроба и также, до гроба, воевать с недругами. Фермерам нынче оказывался особый почет. Они стали одними из самых завидных женихов для молодых девушек. Народ сломя голову ринулся в деревню, к земле, чтобы хоть как-то прокормиться зимой. А людям, профессионально возделывающим землю, в условиях нарушения почти всех транспортных связей и хозяйственного оборота, стала оказываться государственная поддержка.
-Херня это все. Солярки не дали, а на чем пахать? Я чели трактора самогоном должен заправить? А сколько всяких этих... рейдеров, дезертиров из армии, покойников шляется. Как тут работать? Зарплаты батракам платить надо? Надо. За землю платить надо? Надо.
-И что, вообще не помогают? – спросил я.
-Да лучше бы вообще не помогали! – отмахнулся он, – оставили бы в покое, все как-нибудь бы само наладилось, обязали по всяким инстанциям ездить, бумажки собирать, аттестации проходить, техобслуживание, регламенты.... Ну, на кой черт это сейчас то надо, когда уборочная вот-вот наступит? Вот в город еду, документы получать. Мол, теперь – собственник своей земли, без всякой аренды. Заодно пару мешков продам картохи. Знаете, как расхватывают? Только вытащу из машины, уже драка начинается! А раньше все ходили по магазинам, нос воротили. Вот что значит – беда пришла!
Я попросил довести нас до городских окраин, за армейские блокпосты. Семен поинтересовался: