Николай в очередной раз прошeл мимо, в пустую квартиру свою. Через час спустился и сказал:
- Ладно, пошли домой.
Антонина подумала и сказала:
- Нет уж. Спасибо.
И исчезла. Уехала ли, в речку ли Кнышковку головой бросилась - никто не знал.
А через два месяца Николай получил приказ о переводе в далeкий военный округ: сам командир части об этом ходатайствовал, сжалившись над ним, над которым словами и действиями издевались все, от командиров его и товарищей до последнего зачуханного солдатика, от городских старух и женщин до последнего сопливого пацанeнка...
Николай понял, что ему надо жить одному.
И он жил один, он служил, подчиняясь одному только распорядку, и дослужился до увольнения в запас в звании майора.
...Утром он идeт за газетами и в магазин. Газету берeт ту, что первая на глаза попадeтся. В магазине покупает то, на что сама рука укажет, почти не глядя. Дома смотрит телевизор - программу передач в руки не беря, смотрит то, что само по себе показывается. Фильм - пусть фильм, футбол - пусть футбол. Перед обедом гуляет - куда ноги идут. После обеда спит. До вечера строит из спичек модели кораблей. Построив когда-то одну, остальные четырнадцать сделал по образцу первой, точь-в-точь. Потом опять смотрит телевизор и засыпает всегда ровно в одиннадцать ноль-ноль. Это третья его эврика, которую он отыскал - без осознания открытия. Ничего не выбирать. Жить - как придeтся. На тот путь ступать, какой ближе. И это - финал многих Распутников.
С недавних пор стала его одолевать бессонница.
Он насильно начинает думать о том, какое счастье, что он выполнил свою жизнь и теперь избавлен от еe безалаберной распутицы. Не надо ничего выбирать, всe выбрано. Он жив, здоров - и слава Богу. Он думает, как смешны потуги тех, кто ищет самое лучшее - в любви, в работе и прочих житейских делах.
Но нехорошим ознобом пробирает его вдруг мысль, что, возможно, он ошибся ещe в детстве - когда решил, что оно непременно существует, это лучшее!
А потом сами собой уходят теоретические эти мысли - и видится ему в полудрeме до рассвета лицо и тело Антонины, и он заскорузлыми своими армейскими губами шепчет беззвучно ей, несуществующей, что он еe любит, - и плачет, радуясь этим слезам, зная, что после них, наконец, уснeт...
С. СЧАСТЛИВЕЦ
Да, представьте себе, - Счастливец. Это не ошибка. И недоразумения тут тоже никакого нет. А есть совершенно оригинальный тип, который мне удалось разглядеть в дебрях современности и который не похож ни на какой другой ни внутри нашего государства, ни за его пределами. И он гораздо оригинальней типов, например, Самобытника ("сущий сам от себя" - В. И. Даль), Самомучителя и даже такого весьма экзотичного, как Стрекулист.
Российские Счастливцы - народ несчастный.
Так получилось, что их больше среди женщин, и, по справедливости, следовало бы женским образцом этот тип и проиллюстрировать, - но как быть с обязательством не касаться женщин?
Однако ведь и так всякий умный поймeт, что сквозь судьбы и характеры мужчин, описанных в предыдущих очерках, часто проглядывают судьбы и женские, что типы, названные мужскими именами, существуют и в женском роде.
Поступим так: я всe-таки расскажу о женщине (которую знаю; вся вообще история - подлинна), но так, будто она - мужчина.
...Валя родился в скромной, но благополучной семье учителей, в посeлке городского типа. Родители еe (тьфу ты, пропасть! - его, его!), родители его были людьми уважаемыми, а вокруг - леса, речки, озeра, природа! - благодать. И Валя всегда помнил себя счастливым человеком, с самого рождения. И детство его было счастливым, и школьная юность была счастливой. Но уже и детство, и юность его были отравлены - и не кем-нибудь, а самим Валей. Он очень рано понял: что-то с ним не так, что-то неправильно! И не то чтобы ему кто-то намекал, не то чтобы случай какой-то произошeл, а откуда-то из окружающей атмосферы вселилась в него огромная и навсегдашняя мысль, что он хоть и счастливый человек, но как бы не совсем нормальный по сравнению с другими.
Но всe-таки был счастлив, не прилагая никаких усилий: ему это от природы было дано. Счастье, к тому же, сопрягалось с везением во всeм: и родители хорошие, и школа хорошая, и природа кругом хорошая, и с мальчиком она... кто? - он, он, Валя, Валентин! - подружился с хорошей он девочкой, они хорошо и счастливо дружили, понимая друг друга во всeм. Так бы жить и жить здесь, но они оба были способными, умными, и вместе поехали поступать в большой город, в институт. И поступили, и стали учиться. Дружили по-прежнему, вместе ходили в кино и в библиотеку, целовались, но о любви не говорили, им и без этих слов было всe ясно. А на старшем курсе Валя вдруг влюбился в молодую преподавательницу, кандидата наук. Он пришeл к своей подруге со слезами покаяться, а та с облегчением сказала, что тоже только что влюбилась в мальчика с первого курса. И они, весeлые и радостные, расстались, благодарные друг другу за прошлое.
Валя женился на кандидате наук и попал в удивительную семью: отец интеллигентнейший директор универмага, мать - тонкой души человек, администратор областной филармонии. Два года они жили вместе, ни разу не поссорившись, а потом молодая семья вселилась в построенную для них родителями кооперативную квартиру. Валя родил сына... То есть от Вали родился сын, и он полностью отдался воспитанию его, предоставив жене делать научную карьеру. С весeлой песней, с лeгкой улыбкой по утрам Валя убирал квартиру, обихаживал малыша, готовил обед, занимался стиркой, и всe ему удавалось, всe спорилось в его ловких, нежных руках. Жена была им очарована и помыслить не могла, чтобы на сторону посмотреть: от такого-то мужа!
То есть Валя был привычно и последовательно счастлив, ощущая одновременно, как накапливается в нeм и несчастье.
Вот гуляет он по улице, катит коляску с ребeнком, щурится на солнышко и видит, что навстречу идeт его бывший сокурсник. Валя сперва убыстряет шаг, а потом вдруг сворачивает и переходит на другую сторону. Он делает это почти бессознательно и лишь потом понимает, в чeм дело. А дело в том, что все бывшие сокурсники, встречавшиеся ранее, жаловались на неудачи, на здоровье, на несложившуюся личную жизнь, жаловались при этом как-то бодро, энергично, азартно, а Вале в ответ рассказать было совершеннно нечего, потому что у него всe было хорошо. А они подливали масла в огонь, говоря: "У тебя-то всe в порядке, как всегда, отлично выглядишь, жена золотая, не жизнь, а малина!".
И Валя после таких встреч чувствовал себя виноватым каким-то, ущербным каким-то.
Так постепенно он растерял всех друзей и знакомых. Они и сами растерялись: с возрастом их азарт, за которым скрывалась уверенность, что всe преодолеется, превратился в однотонное унынье, с которым они повествовали о своих неурядицах.
У Вали появился второй ребeнок, опять мальчик - здоровенький, хорошенький. Он по-прежнему сидел с детьми дома, а жена продолжала двигаться по служебной лестнице. Валя в свободное время читал книги и иногда писал стихи (которые даже опубликовал один раз журнал "Волга") - и продолжал быть счастливым, становясь при этом всe более несчастным.
Его терзало одиночество. Он стал ходить в клуб любителей поэзии. Там никто не знал о его жизни, и Валя рассказывал, что он отец-одиночка, что жена сидит в тюрьме за пьяную драку, что жить ему фактически не на что, и одно утешение - стихи. После этих своих рассказов он чувствовал себя равным среди равных, поскольку судьбы у всех собравшихся были преимущественно драматичные или вообще трагические. Более других в его поэтической и личной жизни принимала участие руководительница клуба, маститая поэтесса областного масштаба Нинель Пулькина. Она подолгу говорила с Валентином о секретах поэтического мастерства и о том, что поэтический дар есть то высокое несчастье, которое одно может уравновесить несчастья жизни! Однажды вечером, когда жена Вали была на семинаре в Москве, а с детьми сидела свекровь, то есть тeща, он допоздна гулял с Нинелью по набережной, говоря о поэзии, а потом Пулькина предложила зайти к ней на чашку кофе.