Что до Рене, вольные нравы этой семейки и роскошь, которой он был теперь окружен, пришлись ему явно по вкусу. Он старался не упускать возможностей, любезно предоставленных ему гостеприимными хозяевами, и едва ли не каждый вечер после великолепного ужина и обильных возлияний отправлялся с Альбером, Николь и Доминик в спальню, где трудился до утра, как вол, удовлетворяя изысканному вкусу своих аристократических друзей, причем с равным усердием пялил и обеих красавиц, и самого хозяина, отнюдь не чуждавшегося пикантных развлечений с людьми своего пола, да еще и с применением дополнительных атрибутов. Ему, например, очень нравилось, чтобы Рене всовывал ему в задницу длинную веревку с десятком крепких узлов или металлическую цепочку с таким же количеством шаров, а потом медленно вытаскивал ее обратно. Чудесные ощущения, не правда ли?
Никого при этом не смущал тот факт, что Рене не отличался красноречием.Он вообще за время пребывания в доме маркиза едва освоил несколько простых слов, да и те произносил так, что об их смысле непросто оказывалось догадаться. Ну да от него и требовались совсем иные качества, и вообще, что такое для настоящей женщины умение мастерски вести беседу по сравнению с мощными мускулами и неукротимым любовным пылом? А уж тут Рене едва ли нашлись бы равные! Он был неутомим и ненасытен в постели. Казалось, африканец может продолжать заниматься любовью бесконечно, сношая своих партнерш во все естественные отверстия, столь охотно и призывно расрывающиеся перед ним. Тем более что маркиз де Доссе в плане этих утех был временно не вполне в форме. В колониях он подхватил какую-то хитрую лихорадку, прискорбным образом сказавшуюся на его мужских качествах, и ублажать женщин пока мог не особо бойко, хотя прежде это ему удавалось просто замечательно. К счастью, его состояние постепенно улучшалось, маркиз был человеком еще довольно молодым, крепким и сильным, его организм хорошо справлялся с любыми некстати возникающими хворями, так что в самом скором времени Альбер де Доссе намеривался вновь спуститься со зрительской трибуны в самый центр арены постельных сражений. С момента его возвращения и появления в доме чернокожего Рене прошло, между тем, около двух месяцев.
...Нджомонго чувствовал себя вполне удовлетворенным своим положением вождя маленького белого племени. Он был вождем во всех смыслах, ведь ему принадлежали и обе женщины, и мужчина, который, конечно, никак не мог быть соперником Нджомонго, потому что любому ребенку очевидна простая иерархия - тот, кто позволяет владеть собой, как женщиной, находится на самой низшей ступени и сам не может владеть ни чем. Такую роль в племени выполняют те, кто не прошел инициацию и не стал мужчиной. Нджомонго был добрым и милостивым вождем. Он позволял своему белому рабу делить с ним пищу и почти не бил ни его, ни женщин. Ну, разве что иногда и едва в четверть силы - белые люди казались ему слишком хрупкими и слабыми - но им самим нравилось повиноваться, они от этого ужасно возбуждались, причем если он, например, переворачивал кверху задом Доминик и отвешивал по ее пышному извивающемуся крупу несколько крепких шлепков, в экстазе билась не только она, но и те, кто лишь смотрел на происходящее, и то же самое происходило, когда место любой из женщин занимал белый раб. Он не сопротивлялся такому обращению, считая его в порядке вещей - похоже, знал, что вождю следует подчиняться.
В тот вечер всё происходило столь же замечательно, как обычно. Рене взмахом руки подозвал к себе обеих женщин. Подойдя к нему, Доминик и Николь опустились на пол, стащили с него обувь и расстегнули штаны. Рене встал. Быстрые женские руки освободили его от остатков одежды, обнажив сильное жилистое тело и огромный толстенный член, стоявший, как ствол пальмы. Николь принялась сосать эту багрово-оливковую дубину, а Доминик сзади раздвинула узкие ягодицы Рене и вылизывала ему анус.
Желание всё сильнее овладевало наблюдавшим за этим действом Альбером. Он начал раздеваться, но дрожащими пальцами не мог расстегнуть пуговицы и второпях отрывал их.
Рене уложил Николь на постель. Доминик стояла над ней, уперев колени в ее подмышки и прижимаясь выбритой промежностью к ее лицу. Рене имел Доминик в рот, глубоко вгоняя свой член сквозь тугое кольцо ее губ. Потом, задрав ноги Николь высоко вверх, он стал тереть своим жезлом по ее промежности, скользя головкой по липкой горячей щелке. Когда его член упирался в клитор, Николь вздрагивала и неистово стонала от удовольствия. Рене согнул ее так, что ее ноги уперлись коленями в ягодицы Доминик, а затем неспеша погрузил член в мокрые глубины женского естества. Приладившись поудобнее, он начал равномерно двигать мощными бедрами... Глубоко прогнувшись в пояснице, Николь страстно отвечала ему, пальцами обжимала его орган, ходивший в разрезе ее половых губ, и играла его мошонкой, при этом еще умудряясь сосать клитор Доминик. Рене зарычал, движения его становились быстрее, беспорядочнее, судорога сотрясла его тело, он выдернул из лона Николь свое орудие и всунул его женщине в рот, спуская струю густого семени. Николь не смогла проглотить такое количество, и более половины вылилось наружу, тем более, что она уже тоже вовсю кончала.
Жезл маркиза де Доссе победоносно поднялся, и Альбер, поняв, что от былого недуга не осталось и следа, радостно рванулся вперед, чтобы присоединиться к общему пиршеству, вонзив свое вибрирующее от возбуждения орудие в призывно раскрытое женское лоно. О, теперь-то он своего не упустит!..
Глаза Нджомонго побагровели от изумления, потрясения и ярости, словно у носорога. Что?! Белый раб покусился на женщину - собственность, самку своего вождя, а эта тварь, похоже, тому и рада! Они попрали основу основ закона племени!
Альбер не успел понять, что произошло. Он услышал полный первобытной, нечеловеческой злобы рев Рене и ощутил мощный удар, отшвырнувший его от сладкого тела Николь на другой конец комнаты. Маркиз точно пролетел бы и куда дальше, если бы не помешала стена, в которую он врезался так, что искры из глаз посыпались. Нджомонго, бешено вращая глазами и раздувая широченные ноздри, оскалившись, словно горилла, надвигался на него, сжав мощные кулаки каждый величиной с детскую голову - огромный, голый, со всё еще поднятым, как боевое копьё, членом. Оглушенный ударом и совершенно обалдевший де Доссе не сумел вовремя увернуться от нового свирепого пинка в живот, заставившего его с придушенным воплем согнуться пополам. Рассвирепевший негр явно собирался забить его насмерть! Николь и Доминик визжали от ужаса, не переставая. Нджомонго, давая полный выход своему справедливому гневу, схватил де Доссе за волосы и рванул вверх, маркиз оказался стоящим на коленях, опираясь в пол подгибающимися руками. Без всякой подготовки, Нджомонго ворвался в его анус, чуть не разворотив бедняге прямую кишку - кровь хлынула по бедрам Альбера, он дико заорал от невыносимой боли, пытаясь вырваться, но железные пальцы африканца сомкнулись на его горле. Ужас и отчаянное нежелание расставаться с жизнью придали де Доссе сил, он чудом сумел вывернуться и отскочить в сторону, но Нджомонго было уже не остановить, а никакого оружия под рукой у маркиза не было. Хрипя и мотая головой, Альбер сцепился с негром, хотя шансов против африканца у него было примерно столько же, сколько у обезьяны против медведя. Нджомонго схватил его запястье и резко вывернул. Раздался мерзкий хруст ломающейся кости... Маркиз понял, что это конец. Сбив с ног, африканец несколько раз ударил Альбера головой об пол, и тот погрузился в полную темноту.
Опомнившаяся Николь, поняв, что если Рене сейчас прикончит ее мужа, следующими на очереди станут они с Доминик, схватила нож для разрезания страниц, лежавший на столике возле постели, и ринулась в бой. Если с первого раза у нее ничего не получится, всё пропало, поэтому промахнуться было нельзя. Сверкающее лезвие вонзилось в спину африканца и вошло в сердце. Выдернув нож, Николь де Доссе ударила снова и продолжала делать это даже когда Нджомонго был уже мертв, заливая всё вокруг его кровью...