И вот как-то раз сидели они, значит, втроем с моей Катюхой, а под окном бездомные собачки свадьбу справляли. И сердобольная Катюха приметила, что в той своре один кобелек вроде как не у дел. Мало того, что ему к суке не протиснуться, так еще его же другие "братья" имеют кому не лень почем зря. Те, которым получше ничего не досталось. Он у них вроде опущенного получается. И Катька, значит, Микки с Алексом на эту картину показала, вот, мол, все, как у людей. Педики повздыхали, головами покачали... а на другой день гляжу, Алекс эту самую псину уже на поводке выгуливать повел. Верно, пожалели своего лохматого товарища по ориентации и к себе взяли.
А товарищ был не простой. Во всяком случае, я бы такого домой не приволок. Может, он с седьмого этажа и казался мелким, но вблизи - огромадная псина, самого бандитского вида, помесь ротвейлера с кавказской овчаркой, если вы себе такую собаку Баскервилей представляете. Черт его собачью душу знает, почему он среди других псов такой шуганый был, по виду - кого хочешь в клочья порвет, глядь, и ты уже суповой набор. Ну, у Микки с Алексом ума хватило себе этот хомут на шею повесить. Какое-то время они бегали туда-сюда с полными сумками хавки, что не удивительно: их новый член семьи жрал, как крокодил, причем все, что не приколочено. Как у него в шести местах не треснуло, до сих пор не пойму. Жрал, спал и, простите, срал даже на лестнице, будто у него кишка абсолютно прямая. А педики знай себе его обхаживали, лечили от блох, гастрита и прочей заразы. Назвали они этого монстра, вы не поверите, Зи-Зи. В честь Му-Му, что ли, хрен их знает. Я как-то поинтересовался, так они мне объяснили, мол, на самом деле его зовут Зевс, а Зи-Зи - это если ласково. Ага...
Так вот насчет члена семьи. Два у них своих было, а теперь третий появился - в прямом смысле. Это мне Катюха по секрету рассказала, давясь от смеха. Потому что Микки с Алексом псину эту жуткую приспособили с ними любовью заниматься. Вернее, он сам приспособился. А они не стали спорить.
Вы сами подите поспорьте с таким. Как говорят лица кавказской национальности, "хачу сматрэть, как ты это будэшь делать...".
Сначала чертов Зи-Зи оккупировал ихний диван. И если Микки с Алексом покушались на его собственность, негромко, но впечатляюще рычал, приподнимая верхнюю губу. Бедные педики почли за лучшее с ним согласиться.
Потом Зи-Зи заявил свои права на кухню и содержимое холодильника. Пока сам до икоты не натрескается, никакую еду трогать не моги. Иначе на счет "раз" самого в пищу употребят. Легко. Микки с Алексом одни картофельные очистки оставались. Но эти уроды его по-прежнему жалели и старались войти в его положение. Типа, тяжелое детство, мама - сука, отец - кобель, и сам Зи-Зи ублюдок. У кого хочешь характер испортится. Надо дать человеку шанс поверить в себя и не унижать его достоинство. Тогда он со временем сделается белым и пушистым.
Ну, мать их так, собачьи Песталоцци...
А поскольку есть им стало нечего и спать негде, у сердобольных юношей оставалось одно утешение: всласть потрахаться. На тахте, которую Зи-Зи еще не успел приватизировать. Потому что он на ней не помещался. Хвост на пол свисал. Неудобно.
Зато Микки с Алексом как-то удавалось там пристроиться даже вдвоем, наверное, потому, что "бутербродиком". Один сверху, другой снизу. Я не знаю, как там у пидоров принято. Честно, никогда не видел.
Но если они думали, будто так спокойно и дальше пойдет, то хрен там плавал. Помимо жратвы и привычки валяться на диване, у Зи-Зи имелись и прочие естественные потребности. Сначала он требовал, чтобы ему чесали живот. Он от этого балдел и тащился. Хозяева умилялись, принимая такой собачий разврат за идиллию. А дальше эта косматая сволочь, окончательно уверившись, что он тут не иначе как вожак стаи, потребовала сексуального удовлетворения. Причем - решительно и недвусмысленно. В одну замечательную ночь, только было парни расслабились, Зи-Зи - тут как тут. Рычит, пыхтит и лезет сверху на Микки, который в это время как раз отсасывал у Алекса. Микки и пернуть не успел, как зверюга уже на нем очутилась, пристроилась - и засадила...
Тут еще, для справки, кто не в курсе собачьей анатомии: у кобелей во время случки член как бы расширяется возле самых яиц, и пока эта гнида казематная не кончит, вытащить причиндал нету никакой возможности. Тут ори не ори, дергайся не дергайся, только себе все порвешь. И акт у них длится не три минуты, это ж вам не кролики, а все двадцать, если не больше. В общем, отымел Зи-Зи этого Микки по полной. И отвалился, довольный, как сволочь.
И что вы думаете? Нормальный человек на другой день бы эту гадину усыпил, правильно? Нет, мне, конечно, приходилось слышать, как собаки хозяев кусали, всяко бывает, но чтоб еще и трахали?!.. А эта пара года - два урода своего йети четвероногого в обиду давать все равно не захотели. И постепенно приспособились заниматься с ним сексом так, чтобы потом задницу зашивать не пришлось. Даже во вкус вошли. Этакий у них сексуальный уголок Дурова получился. Причем, не только он их теперь имел, но и они его тоже. По очереди. Не "бутербродиком", а сэндвичем, то есть снизу, допустим, Алекс, сверху Микки, а кобель аккурат посередине. Им бы с этим номером в каком-нибудь найт-клубе для геев выступать, точно...
Но парни, кажется, и тому были рады, что обратно свой диван получили. Зи-Зи согласился потесниться. В благодарность за эротические развлечения, наверное. И все бы ничего, но иногда мне кажется, что эта тварь и на меня как-то уж слишком оценивающе смотрит, когда мы случайно на площадке сталкиваемся. И мерзко так улыбается. Честное слово...
Куноити
Много рабынь и наложниц было у князя Такэды Сингена, много золота и земли. Да и сам князь из славного рода Мотидзуки не зря считался великим воином. Он был бесстрашен, хитер, коварен и к тому же очень красив. Немалому числу женщин разбил он сердца, сам же не доверял никому и лишь использовал людей в своих целях, отбрасывая их затем, как ненужный сор. И так было до тех пор, пока среди наложниц Такэды не появилась красавица Тиёмэ, проданная князю в рабство за долги своего отца. Ей едва сровнялось семнадцать лет. У Такэды были рабыни и помоложе, но таких страстных и опытных не встречал даже он. Тиёмэ была из тех девушек, перед чарами которых не способен устоять ни один мужчина. Он лишь удивлялся тому, где и когда она успела в совершенстве познать искусство обольщения, ибо князю Тиёмэ досталась девственницей, а прежде воспитывалась в каком-то монастыре высоко в горах, с очень строгим уставом, но с первой же ночи она творила настоящие чудеса. Прямые блестящие волосы Тиёмэ были черны, как осенняя ночь, а в ее глазах князь не мог прочитать ничего и видел лишь собственное отражение. Рот она раскрывала лишь для того, чтобы в постели ласкать языком и губами своего господина, появлялась, стоило ему лишь подумать о ней, и исчезала, как тень, раньше, чем он отсылал ее прочь приказом. У Тиёмэ были самые нежные на свете руки, самые изящные ноги и лицо, соперничающее в своем совершенстве с Луной, чудесная полная грудь, осиная талия и длинная гордая шея... Но сама она, что бы ни делал с нею Такэда, оставалась бесстрастной и холодной. Ни разу он не добился от Тиёмэ криков и стонов наслаждения, подобных тем, которые исторгал сам, занимаясь с нею любовью. А ведь Такэда знал, как удовлетворить женщину! И только на Тиёмэ не действовали никакие ухищрения и самые изысканные ласки. Это унижало и злило всесильного князя. Женщина не хотела его, а значит, он не имел настоящей власти над нею и сам становился ее рабом. Тиёмэ даже не давала себе труда изображать страсть. Ее душа не принадлежала Такэде.
Постепенно князь начал терять голову. Его гордый дух пребывал в смятении. Покой и сон оставили его, и он ни к кому и ни к чему не испытывал желания, кроме неприступной Тиёмэ. Другие женщины больше не радовали и не привлекали Такэду. Он прогнал их прочь от себя, оставив одну только Тиёмэ. Страсть к ней иссушила сердце князя, превратившись в настоящее наваждение. Он осыпал ее богатейшими дарами, но и брошенные к маленьким ножкам Тиёмэ сокровища не вызывали у нее ничего, кроме слов вежливой благодарности, предписанных этикетом. Ночь за ночью красавица делила ложе со своим господином, но по-прежнему словно была при этом где-то очень далеко, оставаясь таинственно-недоступной. Ярость и бессильный гнев Такэды не пугали ее. Ни разу он не заметил ни тени страха в ее непроницаемых глазах. А его ласки даже не могли заставить увлажниться ее лоно. Сам же князь доходил до полного изнеможения, занимаясь с нею любовью и взлетая к вершинам наслаждения пять-шесть раз в течение ночи! Он разучился искусству сдерживать себя. Даже днем, стоило ему подумать о Тиёмэ, жезл любви Такэды мгновенно поднимался и стоял часами, причиняя невыносимую боль. Он стал затворником, презрев прежде столь любимые им турниры и битвы, запустил дела, постепенно разоряясь и даже не замечая этого. Сама жизнь покидала обезумевшего Такэду.