А уж если снизойдешь и позволишь остаться, попробовать, так у этих дур такое счастье на рожах написано, прямо эйфория, можно подумать, ее не в порнушку берут, а на главную роль у какого-нибудь Кэмерона или Спилберга.
И потом, на площадке, под безжалостным светом софитов вся она, со всеми своими прыщичками в самых интимных местах, делается куда больше шлюхой, чем работай в каком-нибудь борделе. Секс по приказу! Подумать только! Сколько уж я этим бизнесом занимаюсь, а не перестаю удивляться: какая ж у человека приспособляемая ко всему природа, ведь ни одна тварь, ни собака, ни крыса, ни распоследний червяк по чьему-то приказу не полезет трахаться, да не сможет просто, хоть мало-мальская охота, потребность, зов инстинкта у него должны быть. Вот через огненное кольцо тигр может прыгнуть в цирке, медведя можно научить на мотоцикле ездить, но только не совокупляться на публику! А человек, homo sapiens, венец природы и все такое, - запросто, ему только скажи "ап!" и пошурши зелененькими, со всяческой готовностью - брык и уже кончает. Каково, если вдуматься-то, а?..
Еще ладно, если женщина. Ее дерут в рот и в жопу, двойной контакт называется, а она заодно за щеку берет и при том старается улыбаться (с полным ртом-то, представьте себе), будто ей страсть как приятно и здорово. Ладно! Эти евины дочки, они насквозь лживые, что угодно сыграют как по нотам, даже и с законным мужем или любовником, они врут, как дышат. Но мужики-то каковы! Все, что надо, у них встает и работает, и кончают они натурально (а как еще?). Ну, гиганты... И ладно бы, какие-нибудь дохляки-засранцы, недоумки, у которых другого шанса потрахаться нет. Опять же, когда с голоду помираешь, можно и мертвечину начать жрать - тоже чудовищно, но понятно. Но здесь-то... Накачанные красавцы, рослые, симпатичные, и не совсем без мозгов, а идут и снимаются, как миленькие. И пасть разинуть не посмеют, когда предлагаешь им садо-мазо, только заплати побольше, тут же задницу подставят и под кнут, и под розги, и оттрахать себя позволят, и у других таких же отсосут с проглотом, еще и спасибо скажут.
И какую же огромную, безмерную, всеобъемлющую власть я чувствую над всеми ними. Голый человек беззащитен, особенно перед одетыми, а если он к тому же совокупляется публично, а ему еще поминутно указывают в самой бесцеремонной форме, как ему лечь, как встать, как повернуться, чтобы получился наиболее выигрышный ракурс, на какую ширину раздвинуть ноги и как выпятить задницу, чтобы все естественные отверстия были как на ладони - что он должен ощущать? С какой изощреннейшей пыткой, с какой казнью у позорного столба может сравниться такая, с позволения сказать, работа, это в состоянии кто-нибудь объяснить?
И какой самый жестокий палач, какой гребаный граф Дракула додумался бы требовать от своей жертвы эрекции по заказу? А я требую. У меня такой бизнес. Ну разве не здорово?!
Но и это еще не все, а, напротив, самая вершина айсберга. Я человек с воображением, не с фантазией, а именно с воображением - это разные вещи, господа. Фантазия - не более чем вымысел, сказочка, а воображение позволяет залезть в чужие мозги и душу, вывернуть все это наизнанку, препарировать, если угодно, и для себя оценить. И вот, отвлекаясь от своих голых курочек с раскинутыми, как у замороженной курицы на разделочном столе, ляжками, от загнанных после черт знает какого дубля кобельков, я люблю представлять себе почтеннейшую аудиторию, для которой, собственно, и тружусь. Взять, например, достойного отца семейства, который, с трудом дождавшись, когда чада и домочадцы отбудут навестить двоюродную тетушку, потными ручонками вставляет кассету в видеомагнитофон, включает и дрочит свой жалкий стручок, похрюкивая от запретного наслаждения. Прыщавый мальчишка-клерк, воровато озираясь, выходит на порносайт и блаженствует, опасаясь только, как бы не кончить прямо в штаны, и все-таки не выдерживает, и по отутюженным брючками спереди расплывается предательское пятно, о, кошмар, и как бы поскорей добежать до сортира, закрываясь, ну, хоть утренней газеткой, чтобы смыть следы преступления. Ба, а здесь у нас парочка голубков, девочка из хорошей семьи прижимается к своему возбужденному приятелю, краснеет, хихикает, делает вид, будто отворачивается, а сама нет-нет да и ткнет пальчиком в экран, смотри, мол, Джонни, как они это ловко, давай и мы так попробуем?! И сквозь пока еще сохранившийся стыд чувствует, как намокают трусики липкой, жаркой похотливой влагой, и вся она в этот момент куда больше моя, чем любая женщина, с которой я занимаюсь сексом. Я имею ее во все дырки и щелочки, и ее, и Джонни, и клерка, и отца семейства вместе со всем семейством, и сотни, тысячи, десятки тысяч таких же, прямо в их спальнях, офисах, сортирах и ванных, здесь и сейчас, превращая их даже не в скотов, а в нечто куда более низкое, рабское и ничтожное.
Я, маленький человек, не имеющий для них ни имени, ни лица, делаюсь кукловодом, и они пляшут на веревочках разожженой мною похоти, пока не упадут в изнеможении. И можете мне поверить: осознание собственной власти не сравнится ни с одним иным наслаждением.
Дурнушка
Ну и что ты ревешь? Брось... Дай угадаю. Из-за парня, да? Из-за Костика, что ли? Ах, это другой, я его не знаю. Ну понятно. Да один хрен, слыхала я эту песню, не впервой ты ко мне такая приходишь. Ладно, садись, давай чаю попьем, что ли. Ну, чего там у вас стряслось?.. Кто страшная? Ты? Да, не Бриджит Бардо, конечно, но вообще-то ты вполне. И фигурка неплохая, и так. В зеркале? Ты не туда смотришь. Не надо в зеркала пялиться, врут они все, зеркала. Я в них под полтинник получаюсь, а на самом деле, внутри, я тоже девчонка еще. Вроде тебя. Ты, Наташа, внутрь себя гляди. Там красоты и силы столько, что всем твоим костикам-лешам-димам и не снилось, а ты ничего наружу не выпускаешь, боишься. Себя боишься. Я понимаю. Я тоже такая была, через это и пострадала. Искала, за кого бы поскорей замуж выйти, как собачонка ничейная, которая ищет себе хозяина. Вдруг вообще никто не подберет, никому не буду нужна?.. Вот и нашелся хозяин, мне еще и восемнадцати не сровнялось. Уж я так радовалась, так радовалась, такая гордая ходила, и колечко на безымянном пальце напоказ выставляла, дескать, глядите, я не какая-нибудь, я теперь мужняя жена.
А он как знал, что никуда я от него не денусь. Десять лет, Наташка, десять лет издевался, гад, надо мной. И бил, и трахал во все дырки, это теперь пишут, мол, что в постели между двумя людьми происходит, то и хорошо, и никакие это не извращения. Ага, рассказывай. У меня от такой "любви" на всю жизнь память, ущемление анального нерва называется, когда по ночам такая боль, хоть волком вой и на стену лезь. Полчаса, час, потом, правда, отпускает. Ему нравилось трахаться в задницу, и плевал он, что я это ненавижу. А ревнивый был, я тебе доложу... Особенно как напьется - зенки зальет и давай изгаляться: я, мол, все про тебя, курва, знаю, как ты хвостом направо-налево крутишь. А какой, к ляду, хвост, когда я от этого беса то рожала, то чистилась, и так без конца? Он меня и беременную не жалел. Я потом сказала, гос-споди, десятку ж за убийство дают, а я-то что такого сделала, что столько времени мучалась с ним, похуже, чем на зоне?..
Что ты так глядишь на меня, Наташка? Да весь дом знает, что я сидела. Не зря говорят, от сумы да тюрьмы не зарекайся. Я ведь не совсем его убила, только покалечила малость. Знаешь как? Я тогда только-только Ваньку родила, а этот хрен возьми и ляпни: вам, стало быть, бабам, родить - как посрать сходить. И ржет, падла гнутая, как сейчас его щербатая ухмылка перед глазами стоит. И до чего мне обидно сделалось, ужас. Я ведь порвалась вся, семнадцать швов, сидеть и то еще не могла, а он такое... Ну, ладно, говорю себе. Он, значит, нажрался опять и спать завалился, пушкой не разбудишь. А я возьми да затолкай ему в зад еловую шишку. Она туда легко вошла, а обратно - поди попробуй... Короче, скорую пришлось вызывать, вырезать мой "подарочек".
Что? А, нет, не за это. Просто он, когда с больницы вернулся, полез на меня с кулаками, тут уж я не сдержалась. Схватила табуретку и - по башке ему со всей дури. Он и рухнул. А я все остановиться не могу. Кровищи было - страсть. Но мне немного дали, полтора года всего.
Оно и к лучшему вышло. Я потом с мужиками больше - ни-ни. Хватит, наелась ихней лаской. Зато в отряде познакомилась с Зульфией, Зулькой по-простому, она татарочка была, маленькая такая, жилистая, как лошадка, и глазищи узкие, хитрые, чертячьи. Вот Зулька-то меня настоящей любви и научила, той, какая между бабами бывает. Ты не пробовала никогда? Дуреха ты еще, Наташка, истинной сладости не знаешь. Не бойся, чего отодвинулась? Ты ж красивая. Кто говорит, будто ты дурнушка, сами они уроды... А-ах, какая грудь у тебя, настоящие яблочки, у меня никогда так сиськи торчком не стояли. У меня, видишь, большие сильно, вот и висят, не держатся. Кожа у тебя хорошая, гладкая. Только тонкая, на такой коже любой синяк мигом проступает. Ты не позволяй никому бить тебя, Наташка... Бог ты мой, девонька, да ты сама хочешь, вон, между ногами мокрая вся. Как я. Не веришь? Проверь рукой. Ага, почувствовала?.. Да тихо ты. Что я, маньяк с подворотни? Дай лизнуть, не жмись... сладкая... какая ты там сладкая, Наташка! Ты расслабься, ложись, я сама все сделаю. Я умею, не сомневайся. Кто лучше бабу поймет, чем другая баба, сама-то прикинь! Уж не эти кобели клятые, факт. Какие ножки у тебя махонькие, чисто как у японочки, не то что мои ласты. Я б женилась на тебе, да у нас закон не позволяет. На руках бы носила... А-ах... Ладно, не дрожи ты так, шучу. Ты моя девочка, Наташка, девочка-красавица... Обними меня. Как у тебя сердце колотится! Как зверушка в капкане! А ты дай ему волю, оно подскажет, что ведь и ты ко мне не ровно дышишь. Не только по-соседски, а...