Герцог де Бройль, глава «секретной» королевской дипломатии, заставил министра иностранных дел герцога Шуазеля назначить еще в 1762 г. резидентом в Варшаву ловкого и пронырливого агента Эннена (Hennin); в Константинополе сидел другой агент «секретной политики», граф де Верженн, в Швецию был отправлен граф де Бретейль, в Гаагу — д’Авренкур, в Петербурге действовал на скромных с внешней стороны ролях консул Россиньоль. Все они дружно и долго интриговали против политики Екатерины, организуя, снабжая деньгами и оружием польских конфедератов в Баре, подкупая направо и налево турецких сановников, подстрекая шведского короля к враждебным выступлениям против России.
Начиная примерно с 1767 г, министр иностранных дел герцог Шуазель (и до тех пор вполне согласно в этом вопросе действовавший с графом де Бройлем) выступил уже совершенно открыто в качестве инициатора коалиционного нападения на Россию. Он послал генерала Дюмурье с целым штатом офицеров и с оружием на помощь барской конфедерации и очень усилил нажим на Турцию.
Прежде всего «важно было иметь возможность бросить на тылы России не только Порту, но вместе с тем и прибрежные государства по Дунаю и Черному морю, в то время как скандинавские государства будут удерживать русских на севере». Так формулирует общую цель французской политики в конце 60-х годов XVIII века панегирист этой политики Анри Дониоль14.
Французские агенты всегда гордились тем, как им ловко удалось подстрекнуть турок начать агрессивную войну против России в 1768 г. Вот как Эннен, агент, действовавший в Польше, восторгается Верженном, интриговавшим против России в Константинополе; «Доверие дивана не изменилось, и Верженн, когда ему было дано разрешение ввести турок в игру (mettre les turcs en jeu), в войну, для которой подали повод польские дела, — выполнил полученные им приказы, не компрометируя себя, не беря на себя ручательства за события, которые оказались такими, как он их предвидел»5.
Другими словами, французская дипломатия толкала турок на войну против России, предвидя с самого начала, что из этого ничего для Турции хорошего не выйдет; важно было лишь помочь каким угодно способом Польше. Но и это тоже не удалось. Итак, турки были «введены в игру».
Не только сама Екатерина, но даже враждебные России государства признавали, что, бесспорно, в 1768 г. Турция мало того, что формально первая объявила войну и напала на Россию, но и на самом деле всячески провоцировала эту войну и решительно стремилась к открытию военных действий. А французский министр герцог Шуазель, не стесняясь, хвалился тем, что так ловко подстрекнул турок к началу военных действий. Французы действовали совершенно открыто, так же как польские конфедераты, ведшие в тот момент войну против России. А Пруссия и Австрия, также содействуя по мере сил скорейшему нападению турок на Россию, придерживались гораздо более прикровенного образа действий. Словом, турок обнадеживали со всех сторон. Субсидий на войну турки, впрочем, в сколько-нибудь стоящем упоминания размере не получили, но зато великий визирь и рейс-эффенди (министр иностранных дел) были осыпаны подарками со стороны версальского двора. Даже и от польских конфедератов им перепадало, хотя шедшие оттуда деньги, к живому прискорбию константинопольских сановников, в значительном проценте застревали по дороге в карманах передатчиков.
25 ноября 1768 г. русского посла Алексея Михайловича Обрезкова с главным персоналом посольства (11 человек) позвали к великому визирю, и тут Обрезкову был объявлен ультиматум: Россия должна, во-первых, немедленно вывести свои войска из Польши и обязаться не вмешиваться в польские дела, то есть в борьбу за уравнение прав православных с католиками. Мотивировалось это требование тем, что русско-польская война, происходящая на границах Турецкой империи, привела к разграблению казаками пограничных турецких городов: Балты и Дубоссар. Обрезков отказался наотрез. Тогда он со всеми товарищами был немедленно арестован и заключен в Едикуле (Семибашенный замок). Все это было подстроено, чтобы сразу же сделать невозможным мирный исход.