Выбрать главу

Есть искушение прийти к выводу, что идея российской инфраструктуры хаджа была выработана на встречах высокого уровня между царскими чиновниками за устланным картами столом и декретирована царями. Но это неверно. Данная идея сложилась в ходе спонтанных встреч между русскими чиновниками и мусульманскими паломниками внутри империи и в отдельных местах за границей, выросла из просьб и иногда требований мусульманских паломников о помощи в хадже со стороны русских властей. Паломники в конечном счете и определили географическую форму, которую приняла эта инфраструктура. Многие русские чиновники были вынуждены признать, что паломники сами решали, какими маршрутами ехать и стоит ли пользоваться на них услугами российского государства. Таким образом, в течение этого периода данная инфраструктура очень сильно менялась: строительство железных дорог на российской и османской территориях преобразовывало транспорт и привлекало паломников на новые маршруты, а русские власти изучали поток паломников, чтобы разработать для них новые услуги5.

До последнего времени ученые, как правило, обходили молчанием пятисотлетнюю историю российской власти над исламом, и зачастую мусульмане оставались за рамками стандартных изложений русской и советской истории6. Это пренебрежение было обусловлено отчасти практическими и идеологическими обстоятельствами научной работы в период холодной войны, из-за которых во второй половине ХХ века было почти невозможно изучать историю ислама в СССР и его предшественнице, Российской империи. Советское правительство препятствовало работе в этой области и не допускало западных исследователей ни в архивы, ни в мусульманские регионы. Многие западные историки, со своей стороны, принимали на веру советскую риторику об уничтожении религии и обращались к другим темам7. Не изучаемые специалистами, российские мусульмане выпали из поля зрения: они отсутствовали в нарративах об истории Российской империи и почти не встречались в истории ислама и европейского колониализма. Только начиная с 1990-х годов, когда СССР неожиданно распался на пятнадцать отдельных национальных государств – из них шесть с преимущественно мусульманским населением, – российские мусульмане вновь стали предметом научного изучения8.

Благодаря открытию архивов и коллекций рукописей исследователи в последние годы опубликовали работы, в которых предложили важные идеи о том, как Россия управляла своим мусульманским населением, а также о жизни мусульман под царской властью. В этих новых исследованиях были сделаны шаги к интеграции мусульман в более общие нарративы русской, советской и глобальной исламской истории9. Новые работы также вызвали среди ученых дискуссии о том, как лучше всего охарактеризовать отношения между мусульманами и государством в Российской империи. Историк Роберт Круз оспаривает стандартные «конфликтностные» подходы и доказывает, что Россия в эпоху модерна относительно успешно управляла мусульманами, не «игнорируя» и не подавляя ислам, а поддерживая его. В конце XVIII века русская царица Екатерина Великая (годы правления – 1762–1796) под влиянием идей Просвещения о религии как о полезном инструменте управления провозгласила официальную веротерпимость в отношении ислама и учредила в империи внутреннюю исламскую иерархию во главе с утвержденными государством клириками (Оренбургское магометанское духовное собрание)10. Круз доказывает, что посредством этой иерархии правительству удалось сделать ислам инструментом и институтом, облегчив как прямое государственное вмешательство в мусульманские религиозные дела, так и интеграцию мусульман в империю. По утверждению Круза, когда Россия превращала ислам в институт, она в конечном счете стремилась «запечатать границы империи» и изолировать российских мусульман от заграничных мусульман и духовных лидеров11. Ученые могут спорить о достижениях исламской иерархии, созданной российским государством, – выполняла ли она ожидаемую правителями России функцию инструмента государственного контроля над исламом и в какой мере активно сотрудничали с ней мусульмане12. Но никто не спорит о целях, с которыми она создавалась: обеспечить доместикацию ислама в России и изоляцию российских мусульман от глобальных исламских структур.

вернуться

5

Российский государственный исторический архив [далее – РГИА]. Ф. 821. Оп. 8. Д. 1196. Л. 74–75.

вернуться

6

В США это пренебрежение во многом проистекало из правительственного финансирования исследований в данной области. Такие исследования начались в американских университетах после Второй мировой войны и антиисторически отделяли Россию/СССР от Ближнего Востока, рассматривая их как два обособленных и не связанных между собой региона. Именно в этот период американские ученые стали ассоциировать ислам лишь с арабоязычным миром. См.: Lockman Z. Contending Visions of the Middle East: The History and Politics of Orientalism. Cambridge: Cambridge University Press, 2004. P. 121–147. Напротив, в послевоенной Франции некоторые видные историки изучали мусульманские «национальности», находившиеся под управлением СССР, и иногда проводили параллели между советскими мусульманами и другими мусульманскими народами под колониальным управлением. См., например: Bennigsen A. Colonization and Decolonization in the Soviet Union // Journal of Contemporary History. 1969. Vol. 4. No. 1. P. 141–152; Bennigsen A.A., Wimbush  S.E. Muslim National Communism in the Soviet Union: A Revolutionary Strategy for the Colonial World. Chicago: University of Chicago Press, 1980.

вернуться

7

Khalid A. Islam after Communism: Religion and Politics in Central Asia. Berkeley, CA: University of California Press, 2007. P. 2–4. Исламоведение существовало при советском режиме как область полевых исследований и даже выросло между 1960-ми и 1980-ми годами, когда в Москве были организованы новые научные центры. Но большинство советских исламоведов были специалистами по зарубежному исламу. См.: Mikoulski D. The Study of Islam in Russia and the former Soviet Union: An Overview // Nanji A. (ed.). Mapping Islamic Studies: Genealogy, Continuity and Change. Berlin: W. de Gruyter, 1997. P. 95–107; Милибанд С.Д. Востоковеды России, XX – начало XXI века: Библиографический словарь: В 2-х кн. М.: Восточная литература РАН, 2008.

вернуться

8

Kappeler A., Simon G., Brunner G. (eds.). Muslim Communities Reemerge: Historical Perspectives on Nationality, Politics, and Opposition in the Former Soviet Union and Yugoslavia. Durham, NC: Duke University Press, 1994.

вернуться

9

Два ведущих историка российского ислама, Адиб Халид и Роберт Круз, в своих работах использовали совершенно разные подходы. Халид в своей первой книге спорит со стандартным описанием Центральной Азии как колониальных задворков Российской империи и стремится переопределить ее историю как часть динамичной глобальной истории ислама и модерна. См.: Khalid A. The Politics of Muslim Cultural Reform: Jadidism in Central Asia. Berkeley: University of California Press, 1998. P. xiv–xv. Круз, напротив, подчеркивает действенное «приручение» ислама Россией в эпоху модерна и помещает ислам и мусульман в центр истории российского империестроительства. См.: Crews R. For Prophet and Tsar (Круз Р. За пророка и царя). О мусульманах в советской и постсоветской Центральной Азии см.: Khalid A. Islam after Communism.

вернуться

10

Это учреждение, созданное в конце XVIII века, сначала называлось Уфимским духовным магометанского закона собранием, а позже было переименовано в Оренбургское магометанское духовное собрание. См.: Crews R. For Prophet and Tsar. P. 55 (Круз Р. За пророка и царя. С. 65).

вернуться

11

Crews R. For Prophet and Tsar. P. 2–3 (Круз Р. За пророка и царя. С. 9–10).

вернуться

12

См. критику аргументов Круза: Tuna M. Imperial Russia’s Muslims: Islam, Empire, and European Modernity, 1788–1914. Cambridge: Cambridge University Press, 2015. P. 9; Werth P.W. The Tsar’s Foreign Faiths: Toleration and the Fate of Religious Freedom in Imperial Russia. Oxford: Oxford University Press, 2014. P. 9.