Ученые, рассматривающие колониальные контексты и следующие влиятельному тезису Уильяма Роффа о «двойной угрозе», утверждают, что европейские державы поддерживали хадж, в сущности, из оборонительных соображений: чтобы сдерживать распространение холеры и панисламистских идей. Как доказывал Дэниел Брауэр, в России к концу XIX века царские власти были, по сути, вынуждены разрешить и даже поддержать хадж, следуя российской политике веротерпимости и желая предотвратить негативные для империи политические и санитарные последствия нерегулируемого хаджа16.
Но историки слишком поспешно признали сходство между империями. Если ближе взглянуть на российский случай, мы увидим, что мотивации для участия государства в хадже были сложнее, чем рассказывают в стандартных историях, и что особенности географии Российской империи придавали ситуации некоторые уникальные черты. Россия была континентальной империей с многочисленным мусульманским населением внутри границ, а не в отдаленных заморских колониях, и маршруты хаджа проходили через ее центральные, славяноязычные территории и оживленные порты на Черном море. В силу этого хадж затрагивал как внутренние, так и внешние ее интересы. Для России хадж не был делом исключительно отдаленных регионов и народов, невидимым в самой стране и не имеющим отношения к внутренним проблемам. Он был весьма заметным ежегодным событием, которое происходило в основном в пределах российских границ и в тесной связи с внутренними делами.
Цели, которые преследовала Россия, поддерживая хадж, были иными, чем у других европейских держав, и более амбициозными. В решении России поддержать хадж больше всего удивляет не то, что оно было принято для защиты от предполагаемых санитарных и политических угроз, а то, что в конечном счете оно было попыткой превратить паломничество в инструмент осуществления секулярных государственных и имперских программ. В эпоху, когда Россия одновременно старалась культивировать массовое коллективное чувство имперской принадлежности и «русскости» среди многообразных народов империи и развивать экономику страны ради финансирования реформ в общегосударственном масштабе, царское правительство взялось покровительствовать хаджу, чтобы интегрировать недавно покоренные мусульманские народы и направить заманчивые доходы в государственные закрома. С этой целью Россия организовала на государственных железных дорогах и пароходах сезонные услуги для паломников, рассчитывая направить их поток в русскую транспортную систему и заработать для казны миллионы рублей. В этом смысле российский случай больше напоминает османский, ведь султан возложил на себя сложный и дорогостоящий патронат над хаджем не только потому, что таков был его долг как правителя мусульманских священных городов и как халифа всех мусульман, но и по нерелигиозным, стратегическим соображениям, а именно: чтобы интегрировать в империю арабоязычных мусульман и обосновать присутствие османских войск в отдаленных арабских провинциях17.
В отличие от Франции и особенно Британии, у России не было ни устоявшихся коммерческих интересов, ни обширного консульского присутствия в арабских провинциях Османской империи, ставших центром соперничества европейских империй в середине XIX века. Этот регион включал в себя мусульманские священные города Мекку и Медину, а также другие важные исламские святилища и святые места в Иерусалиме и Дамаске, посещаемые в XIX веке множеством мусульман в рамках комплексного паломнического итинерария. Неудивительно, что Россия стала патронировать хадж также и по стратегическим соображениям, рассматривая его как инструмент влияния в османской Сирии, Аравии и других зарубежных зонах имперских интересов и конфликтов, где не могла претендовать ни на какие или почти ни на какие предметы интереса помимо хаджа. Поэтому в стратегическом отношении российский патронат над хаджем имел целью не столько защиту существующих интересов, сколько расширение имперского влияния России на новые части света.
История, которую я рассказываю в этой книге, раскрывает участие России в одной из великих глобальных миграций эпохи модерна. В XIX веке хадж был самым масштабным паломничеством как в мире, так и в России18. Но, при всем внимании современных ученых к разнообразным российским миграциям, хадж отсутствует в этой историографии, обычно сосредоточенной на внутренних крестьянских миграциях и в меньшей степени на массовой (главным образом польской и еврейской) эмиграции из России в поздний имперский период19. Загадочное отсутствие хаджа в историографии российских миграций служит отражением более общего явления – пренебрежения мусульманами в нарративах о русской истории. Конечно, специалисты в других областях – в основном исламоведы и антропологи из Европы, России и Японии – написали добротные труды о мусульманской мобильности, о сетях обменов и контактов в Евразии эпохи модерна. Как я показываю в этой книге, мусульмане были одной из самых мобильных групп населения в Российской империи; они были связаны с единоверцами через торговые, паломнические и образовательные сети и часто перемещались внутри империи и за ее границы. Но историки России по большей части игнорируют эти научные работы, и их еще предстоит интегрировать в историю российских миграций20.
16
17
19
О крестьянской миграции в России конца XIX века как о части процессов урбанизации, роста рабочего класса и внутренней колонизации см.:
20
Литература из других областей и дисциплин, написанная на тему мусульманских миграций в России и СССР, обширна и многоязычна. Над этой темой работает целая группа ученых из многих стран, прежде всего из Европы, бывшего СССР, Японии и Турции. См., например: