– Носилки, быстро – и на воздух! – его положили на носилки и вынесли на улицу. – Пусть немного отдохнет. Разойдитесь, дайте воздуха!
Через минуту Иван Петрович открыл глаза и сказал:
– Дайте лучше закурить. Восемь часов, как не курил.
Толя быстрым движением достал из своего кармана пачку папирос, вытащил одну, подкурил и дал в рот Ивану Петровичу, не выпуская её из своих рук. Иван Петрович сделал глубокую затяжку и закрыл от удовольствия глаза, как будто у него во рту была самая вкусная на свете конфета. Толик держал папиросу в своих руках, чтобы руки хирурга немного отдохнули. Сделав несколько затяжек и выдохнув дым, сказал:
– Сейчас немного отдохну и встану, а ты, Галя, нужна там одному хлопцу. Совсем еще юнец, мамку кличет. Жаль мне его. Боюсь, что до утра не дотянет. Ранение было сильное в живот, пошли осложнения. Вчера оперировали. Сделали всё, что смогли. Теперь вся надежда на организм молодой да на Господа Бога. Сделай укол обезболивающего, погладь по голове, возьми за руку, ну, в общем, как мамка сделала бы.
– Хорошо, Иван Петрович, а как я его найду? Ведь там столько солдат лежит.
– Найдешь. Он маму зовет. Вот и будешь ему мамой, на время, правда. Ступай.
Гале ничего не оставалось делать, как подчиниться старшему. Ивана Петровича вся молодежь называла «Батя». Он всем почти в отцы годился.
Галя вбежала в процедурную, взяла шприц, набрала из ампулы лекарство и крупными шагами направилась по коридору искать палату с больным под именем «X». Пройдя почти весь коридор, Галя услышала стон, затем зов:
– Мама, мамочка, родненькая!
Галя уверенно открыла дверь и вошла в палату. «Да, это он, – подумала Галя, – бедный мальчик», – прошептала она. Он действительно был похож на подростка, совсем худенький, молоденький.
– От мамки сбежал, что ли? – шепотом сказала Галя соседям по палате, подходя к кровати.
– Сестричка, помогите ему. Мучается пацан. Нам его жаль. Еще и повоевать не успел, а ранение такое получил. Мамку всё зовет, бредит, жар у него, – сказал сосед.
– Сейчас, сейчас сделаю укол, станет легче, – Галя ввела препарат, поправила одеяло, подушку, потрогала лоб. Да, он горел. Взяла его руку в свою. Протерла бинтом его лоб, лицо. – Тише, тише, хороший мой, сейчас уснешь, потерпи еще немного.
– Мама, мама, это ты? Как ты меня нашла? – шептал раненый.
– Да, да, это я, с-с-сынок, – едва выговорила Галя, заикаясь. У неё застучали зубы, как будто его боль передалась ей, в её тело вошел жар, страх. Гале ничего не оставалось делать, как играть роль мамы, ради спасения, хотя ей самой исполнилось всего девятнадцать лет.
– Что же мне делать, ведь я не знаю даже, как его зовут? Ладно, буду называть его «сынок», – сказала Галя соседям по палате.
– Мама, мама, – уже тише шептал раненый. Галя сняла с себя пуховый платок и накрыла им больного под самый подбородок к ушам, как бы обнимая. Вытерла со лба пот и нагнулась, чтобы поцеловать в лоб, но вдруг вспомнила, что так целуют покойников, и отдернулась.
– Мама, ты здесь? Я знаю, ты здесь. Это твои руки.
– Спи, сынок. Я не оставлю тебя, – так же тихо сказала Галя.
Через некоторое время в палату зашел Иван Петрович и спросил:
– Ну, как дела?
– Плох еще, но уже тише бредит. То ли уснет, то ли умрет, но лучше первое.
– Галя, ты умничка. Платком укрыла, как мать родная. Может, выкарабкается. Ты везучая. Вот и его спасешь, – по-отцовски сказал «Батя».
От этих слов ей стало легче, как будто это были слова её отца, настоящего.
– Галя, вот еще что, зачем приходил. Как только уснет, сразу ко мне. Ты мне очень, очень нужна. Тут такое дело… – и посмотрел в её глаза так глубоко, как в душу. Ей стало интересно, зачем она ему нужна, что за такое дело. Ей даже жутко стало. Что он хочет ей сказать?
– Нет, сначала час на сон, а затем ко мне и без лишних вопросов. – Галя съёжилась, как провинившийся щенок.
– Я что-то не так сделала?
– Нет, сейчас не могу сказать, потом.
Иван Петрович ушел, подопечный уснул, а Галя пошла в ординаторскую, прилегла на кушетку, но сон не шел. Через час Галя еле поднялась и пошла искать Ивана Петровича. Он её сам первый увидел.
– Галина, хорошо, что пришла. Вот такое дело. У нас один раненый лежит, очень тяжелый, потерял много крови, но кровь у него очень редкой группы… – и тут Галя догадалась. У неё четвертая группа. Это и есть, значит, важное дело.
– Я готова, – сказала бодро Галя, не дав договорить хирургу.
– Идёмте!
Прямое переливание для неё было первое в жизни.