Вдруг все лица устремились на корму приблизившегося судна – до него оставалась какая-то сотня ярдов. На месте замершего буруна от винта взметнулся смерч. На корме засуетились моряки, набрасывая на турачку швартовного шпиля извивающийся за бортом конец толстого пенькового стропа. Оказывается, в самый неподходящий момент на ранее брошенную приманку поймалась огромная акула. Слышно было, как командир на корме судна отчитывает нерадивого матроса. Швартовку приостановили и акулу быстро подняли на высоту борта. Она так и осталась висеть в подзоре кормы. Судно мягко коснулось кранцев, на причал метнули мячик выброски, едва не угодив в голову черному швартовщику. Еще немного и непомерно большой огон швартовного конца, прозванного за неподъемную тяжесть «понедельником», лег на причальный кнехт. Жутких размеров акула висела на расстоянии нескольких метров от любопытствующих, устрашающе клацая зубастой пастью.
В отдалении треснувшим басовитым тоном гуднул тифон – это в створы приветственно входило второе судно, неуклюжим лаптем выбирая курс к причалу.
Мальчишки суетливыми черными таракашками сновали вокруг – старшие из них оттесняли на задний план младших. Между нами затаился худенький, тщедушный, чернее черного мальчонка, жалкими глазенками моля нашего участия в несправедливой разборке. К нему незаметно подобрались сзади, по-видимому, сделали очень больно – он взвизгнул и кинулся в сторону. Не удержавшись на краю, беспорядочно махая руками, с высоты причала полетел вниз. Металлическая лестница уходила к воде примерно в ста метрах от места падения. Курчавая головка пропала в веере брызг от усердно работающих рук – он видел лестницу и устремился туда. В нескольких десятках метров в стороне гладь бухты вспорол черный плавник – он стремительно развернулся и взял нужный курс. Все застыли в ужасе от неизбежного финала. Мальчонка что-то почувствовал – он закричал в голос. Так отчаянно безнадежно кричит настигнутый зверем заяц.
За нашими спинами что-то дико ухнуло. Под трубный звук нападающего быка, головой вперед, между атакующей бестией и мальчонкой вытянулась в полете поджарая фигура Никанорыча. Коснувшись воды, он ожесточенно забил по воде всеми конечностями. Этому учили на инструктажах: акулы сторонятся белого. Он увеличивал белое пятно своей одежды создаваемым им пенным буруном. Атакующий плавник на мгновение застыл, потом со стремительностью ракеты описал вокруг него выразительный зигзаг. В воду с причала полетел бесполезный пробковый круг, оттеняя на своем белом фоне русское печатное «Ходейда». Происходящее заняло какие-то секунды. В духоте воздуха остановился душераздирающий заячий крик. Курчавая головка резво достигла лестницы – в прыжке ухватилась за ступеньку повыше. Проворной ящеркой легкое тельце взвилось по ней вверх. Толпа собравшихся все это время не дышала, и только сейчас произошел тяжелый выдох. Все находилось в одном страстном порыве. Черные, голубые, карие – все эти глаза находились в одинаково завороженном мгновении ожидания. Никанорыч, ожесточенно барахтаясь, приближался к принесшей спасение лестнице. Миссия его была удачно выполнена: он собой отвлек хищника. Акулий плавник ушел из поля видимости. Никанорыч коснулся первой ступеньки, поднялся до пояса – толпа облегченно загалдела. Еще миг, еще один резкий выброс… но, как видно, силы его покинули. В последнее мгновение зубастая пасть огромного чудовища вывернулась в паре метров от лестницы. Никанорыч с трудом выполз наверх, но нога его на осклизлой ступени сорвалась, и он по пояс ушел назад в воду. По поверхности, совсем вблизи, ударил чудовищно черный акулий хвост. Никанорыч неестественно изогнулся, выпрыгнул вверх и тут же обмяк. Бурое пятно окутало его ноги. Рослый монтажник Виктор из соседнего вагончика буквально выдернул Никанорыча наверх.
Самолетик поднялся над знакомым до малейшей извилины рельефом. Мы улетали домой, оставляя в желтых песках часть своего сердца. Гигантомания поселилась в сердце надолго. И в безобидных водах Черного моря еще долго чудилось затаившееся ненасытное чудовище.
Перед отлетом все побывали в местном госпитале. Русские врачи наряду со строителями, желающими лучшего в жизни удела, спасали Никанорыча. Одну ногу пришлось отнять, за другую шла борьба. При прощании слившееся с белой подушкой лицо Никанорыча тронула улыбка – он прошептал:
– Отец мальчонки открыл для меня тайну. Секрет-то оказался очень прост…
Он тяжело опустил веки, лицо ушло в себя, но таинственная улыбка так и не покинула его мертвенно-бледных губ. Никто из нас не осмелился нарушить его умиротворенный покой.