Можно сформулировать даже более жесткое утверждение. Именно в результате залоговых аукционов в постсоветской России впервые появился крупный частный бизнес, укорененный в реальном производстве. И роль демиурга при этом сыграл отнюдь не рынок, а федеральная власть, получившая в результате мощного союзника, на поддержку которого до конца 1990-х гг. ей постоянно приходилось опираться, одновременно сдерживая его амбиции.
В 1997 г. практика залоговых аукционов была фактически продолжена. Речь идет о конкурсах, на которых происходила продажа контрольных пакетов акций Восточной и Тюменской нефтяных компаний. Единственное отличие — сумма, которую потребовало государство с заранее назначенных победителей, не была заниженной и, вообще говоря, соответствовала их тогдашней рыночной оценке [11].
Особняком стоит крупнейшая приватизационная сделка этого периода. За уникально большую по тем временам сумму — 1,8 млрд долл. — был продан блокирующий пакет акций телекоммуникационного холдинга «Связьинвест». Покупатель — консорциум российских и иностранных инвесторов во главе с Дж. Соросом — заплатил эту сумму в расчете на скорое продолжение приватизации и возможность установления контроля над российским монополистом в секторе фиксированной связи. Но просчитался — от дальнейшей приватизации государство отказалось, купленный пакет через несколько лет был с огромным дисконтом перепродан, после чего еще раз сменил хозяина и никому из собственников ничего, кроме головной боли, пока, похоже, не принес.
Широко распространено мнение, что 1995–1997 гг. — это период, когда основная (или, по крайней мере, самая ценная и эффективная) часть российской промышленности оказалась под властью крупных банков, которые подчинили ее своим узкокорыстным целям, лишив возможностей развития (грубо говоря, выкачивали деньги, которые направляли на спекулятивные операции с государственными ценными бумагами). И лишь с осени 1998 г. ситуация изменилась.
На наш взгляд, это явное заблуждение. Дело в том, что крупные промышленные предприятия и компании, приватизированные в 1995–1997 гг., как правило, сразу становились центральными элементами формировавшихся в результате их покупки ИБГ. И потому логика функционирования и потребности, например, РАО «Норильский никель» или ЮКОСа начинали задавать смысл деятельности ОНЭКСИМбанка и «Менатепа» соответственно, а отнюдь не наоборот. Банки же в возникших ИБГ играли роль инфраструктуры, а также «машин» для извлечения быстрых доходов, и в первую очередь за счет игры с государством с использованием остатков на счетах своих промышленных партнеров. (Что подтверждалось и перемещением кадров. Например, М. Ходорковский практически сразу же начал переводить свою команду в ЮКОС, передав дела в «Менатепе» наемным менеджерам.)
Причины этого очевидны. Во-первых, купленные компании и по масштабам деятельности, и по потенциальной доходности, и как ресурс влияния на экономические и другие процессы в стране в несколько раз превосходили купившие их банки. Во-вторых, строго говоря, покупателями были, как уже отмечалось, не сами банки, а их хозяева и высшие менеджеры (естественно, на банковские деньги и через специально созданную сложную систему фирм-посредников). А эти люди, к 1996 г. уже ориентированные на длительное присутствие в российской экономике, прекрасно понимали, насколько их новые приобретения ценнее всего, чем они владели ранее.
После августа 1998 г. описанный процесс лишь пришел к своему логическому завершению. В большинстве сохранившихся ИБГ банки (в том числе входящие в десятку или пятерку крупнейших) превратились в карманные, да и вся финансовая составляющая стала играть сугубо сервисную роль.
Конец 1997 г. был, по нашему мнению, для российского крупного бизнеса периодом максимального экономического и политического могущества (если мерить его не абсолютными показателями, а влиятельностью). И кризис для него начался отнюдь не в августе и даже не летом 1998 г., а с первых месяцев года. Его макроэкономические причины — начавшееся с весны резкое падение мировых цен на нефть, а также эхо азиатского кризиса — общеизвестны. Однако не меньшую роль сыграли и специфические причины микро— и мезо-уровня, наиболее важными из которых являются: